Жанна Браун - Переправа

Сегодня после развода мы всем штатным составом взвода выехали на реку для практических занятий. Сдается мне, комиссар, что лейтенант решил объять необъятное. Во-первых, он выбрал скользкий глинистый берег и, в порядке тренировки и приобретения опыта, заставил нас на спуске к воде укладывать под колеса хворост, чтобы машина не скользила и не вязла. Во-вторых, в бушлатах рубить жерди и собирать хворост было жарко. Я разделся и получил в спину ледяной заряд ветра с реки.

Когда мы выезжали, ветер дул вполсилы, точно презрительно фыркал нам в лицо, сидя за Полярным кругом. Дунет и затихнет. А когда мы разделись, взопрев в своих бушлатах, задул как сумасшедший, решив, видимо, вместе с нами поиграть в солдатики. По реке пошли крупные волны, но мы работали, потому что лейтенант сказал: «В боевых условиях задачу выполняют при любой погоде».

Теоретически я вполне освоил свою специальность. Мое дело, как говаривал ваш самый талантливый ученик, некто Семенюк: «Не дюже хитрое». Я вхожу в боевой расчет, где Зиберов второй номер, Рафик Акопян третий, я первый, а Коля, как водитель КрАЗа, четвертый. Сегодня вместо Коли, как вы знаете, он лежит в санчасти, четвертым номером на нашем понтоновозе Павлов.

Итак, четвертый номер подает своего зверя задом к реке и останавливается тютелька в тютельку на границе земли и воды, что на суровом воинском лексиконе называется урезом. Мы, выполняя каждый свою конкретную задачу, спускаем звено на воду. Оно раскрывается…

Простите, комиссар, вы же не знаете, что такое звено, а я затрудняюсь вам объяснить так, чтобы вы не только поняли, но и увидели… Звено состоит из четырех понтонов, соединяющихся замками. Помните, вы говорили: «Если хочешь, чтобы твоя мысль стала предельно понятной, доведи ее до абсурда»? Пожалуй, я прибегну к вашему совету. В создании звена использован принцип книжки-картинки. Опускаясь на воду или на лед, книжка раскрывается, и буксир — летом катер, а зимой транспортер — волокут к мосту, где ее прикрепляют к длинной цепи — количество зависит от ширины реки — таких же книжек… Несколько примитивно, но зато наглядней не скажешь.

В войну, к великому сожалению, у нас таких переправочных средств не было. Инженеры говорят: «Не парк, а игрушка». Кстати, парком называется все наличие понтонно-мостовых переправочных механизмов в подразделении. Современный парк создал полковник Глазунов. Говорят, он много лет создавал и пробивал свое изобретение… Я давно заметил: чем талантливее изобретение, тем труднее его пробить. Наверное, в самой талантливости есть угроза всему серому и среднему, вот они и сопротивляются.

Мои профессиональные обязанности, комиссар, сводятся примерно к двум простейшим операциям. Я не принимаю в расчет вспомогательные действия: рубка жердей и прочее… И теперь вполне понимаю Малахова. Кстати, ротный называет его за глаза теоретиком. Малахов пытается осмыслить все, с чем ему приходится сталкиваться: явление, человека, поступки… Во всем найти взаимосвязь. Я всегда считал это достоинством, но в устах капитана «теоретик» звучит даже не насмешкой, а этикеткой наивного человека.

Впрочем, я отвлекся. Лейтенант добивается, чтобы каждый солдат знал все операции по наводке моста. Я поговорил на эту тему с Митяевым — прапор сомневается: «Зачем вам Леопард, когда прав нету?» Он мужик опытный, но мне кажется, комиссар, что в нем говорит опыт мирного времени и для мирного времени. А представьте-ка себе, комиссар, такую ситуацию: под арт- или еще каким-нибудь обстрелом несутся к реке понтоновозы. Сзади уже выдвигается наша боевая техника, и переправа нужна, как воздух. А шофер убит, допустим, осколком снаряда. Что делать? По-моему, есть права или нет — верти баранку к реке. В бою не до формальностей. Главное, чтоб машина шла. Пусть от расчета останется два, один человек — задача должна быть выполнена.

Малахов и Вовочка Зуев, тоже раздетые, успевают поработать с каждым расчетом. Практический опыт, тот самый хваленый автоматизм, вырабатывается только на натуре. Иного пути к нему нет. Ни один взвод не может считаться полноценным, пока не научится самостоятельно обеспечивать паромную переправу войск, наводить участки моста… Только после этого взвод становится полнокровной боевой единицей и рука об руку со всей ротой движется по пути дальнейшего совершенствования. Сегодня мы вышли к водной преграде с целью научиться собирать паромы в любую погоду, укладываясь в норму времени, — уф! Боюсь, комиссар, что у меня начинает меняться лексикон…

Сначала все шло хорошо, но ветер усиливался и по реке заходили крутые волны. Паром ходил по волне, на скользкой палубе не удержаться… Какая к черту учеба — нужно было срочно расстыковывать звенья, грузить на машины, и адью!.. Малахов был бледен, но виду не подавал, хотя и для него эта ситуация была новой. И тут Вовочка, простите, старший сержант Зуев говорит:

— Товарищ лейтенант, прикажите составить расчет из крепких парней…

Мишка шагнул к нему мгновенно, за ним я, Степа, Рафик…

— Лозовский, — Вовочка скользнул взглядом мимо меня, — Михеенко, я…

Малахов встал в строй рядом с ними.

Река бушевала, набирая силу. Они стали мокрыми с ног до головы через две секунды. За брызгами не было видно лиц. Солдаты толпились на берегу, а я отошел за машину. Понимаете, комиссар, Зуев скользнул взглядом мимо меня как по гладкой стене…

До сих пор не могу простить себе, зачем я отошел от берега? Пока я стоял и курил за машиной, терзаясь обидой на Зуева, волна подхватила звено и вынесла на быстрину. Мишка сиганул с понтона, а Рафик с берега почти одновременно. И тут же в воде оказался Малахов. Я услышал крики солдат, бросился к берегу… Если бы я не ушел! Я же плаваю лучше Мишки и Рафика, да и физически сильнее обоих. Но когда я подбежал, Лозовский и Малахов были уже возле понтона, а Рафик подгребал… Маленький застенчивый Акопян, оказывается, он умел плавать только по-собачьи и все-таки ринулся в воду…

Пока звенья грузили на машины, парни развели костер, чтобы наша героическая пятерка могла согреться и обсохнуть. Мишка в мокрой, облепившей его одежде походил на длинную макаронину с синими губами. Его дружно раздели догола, закутали в бушлаты и посадили у костра. То же самое сделали с остальными, несмотря на протесты Малахова. Ему объяснили, что простуда не разбирает званий, ей все равно, что рядовой, что генерал. Впереди сдача учебки, подготовка к учениям и так далее, что не только взводу, но и роте без него не обойтись. Ввиду своей общественной необходимости Малахов сдался, но разделся в кустах, и туда ему мухой сволокли нагретые бушлаты. Одежду героев распялили на палках и сушили над костром, как иногда дома над газом.