Виталий Губарев - Павлик Морозов (другой вариант)

- Ну, - передохнул он, - ты чего стоишь? - Но в голосе Павла не было угрозы.

Саков молчал.

- Ну?

Петр шевельнул рыжей головой и сказал тихо:

- Вы меня за человека не считаете, а я... - он запнулся, и Павел увидел, что на его ресницах блеснули слезы.

- Ты про записки знаешь?

- Про какие записки? - насторожился Павел.

- Что в Иерусалиме бог против колхозов говорил... Ну, голос его, что ли, был слышен...

- А что?

- Эти записки... моя тетка с Кулукановым сочиняла.

Павел смотрел на Петра широко открытыми глазами.

- Врешь!

- Право слово... Тут нищенка ходила, так они и научили ее эти записки бросать...

Павел сделал шаг вперед и вдруг широко улыбнулся, хлопнул Петра по спине.

- Петька, дружище, ох, молодец!

Пионеры наперебой заговорили:

- Петя, садись!

- Садись, Петька, у костра!

- Вот здесь посуше!

Петр робко поежился.

- А вы меня в пионеры примете?

- Ну ясно, примем! - Павел повернулся к Якову. - Расскажем Зое Александровне... Вот она напишет про таинственное письмо!

- Сколько сме-еху будет! - протянул Яков.

Клава язвительно заулыбалась:

- Ты же сомневался, думал, что правда!

- Кто-о? Я? - возмущенно вскрикнул Яков. - Да я, это самое, и в бога-то совсем не верю! Это ж курам на смех! Бог речь о колхозах держал!

- А на пасху куличи святить ездил!.. - вспомнил кто-то.

Все засмеялись.

- Так это ж мать заставила! Больше не поеду! Нипочем не поеду!

Ему очень хотелось, чтобы ребята убедились в том, что он не верит в бога. Притопывая ногой, он громко запел «безбожную» шуточную песенку, которую часто пели пионеры в те годы:

Пионеры, в бога вы не верите,

А где ваша пасха?

И все дружно подхватили:

Наша пасха - выдумка и сказка,

Вот где наша пасха!

Потом все уселись у костра и с аппетитом поели ухи. Огромная луна всплыла в облаках и залила чудесным светом лес, живой серебряной дорожкой протянулась по озеру. Неясно поблескивали в сумраке огоньки дальних костров. Мальчики сушили у огня одежду, хвастались уловом.

Невдалеке послышалось:

- Эй, пионеры! - По голосу все узнали Данилу. - Рыбачите?

Яков ответил неохотно:

- Рыбачим.

Данила вышел на свет. Его узенькие глаза забегали по лицам ребят, на секунду встретились с глазами Павла и снова скользнули в сторону.

- Ну, ну, рыбачьте. - Он с усмешкой поправил на плечах куртку, медленно отошел.

- Носит его здесь... - проворчал Яков. - Всегда он насмехается.

- Девочки, - зашептала, понижая голос, Клава, - а вы видели, какая у него рубашка?

- Какая?

- Кулукановская! На груди зеленым вышитая. Ей-ей! Я запомнила, как Кулуканов носил.

- Подарил, наверное, - сказала Мотя. - Чего-то он часто стал в гости к Кулуканову ходить... Паш, и дед Серега к нему ходит, я видела.

Все умолкли. Петр сказал в тишине:

- Данилка ему хлеб помогал молотить. Еще и из другой деревни Кулуканов батраков нанимал. Из нашей нанимать боится! По ночам молотили. Ох, и хлеб у него хороший!

- В сельсовете сказал - град побил. Хлеб государству сдавать не хочет, - возмутилась Мотя.

- Мотя, дай-ка ту бумажку, - нахмурился Павел.

Мотя порылась в кармане и протянула ему свернутый листок. Он взял его, не глядя.

- Вот ей, - Павел кивнул на Мотю, - сегодня в сельсовете список дали, кто не хочет хлебозаготовок выполнять. Она мне в лесу рассказывала... вот. А вы, дураки, запели: «Тили-тили тесто...»

- Да ведь мы пошутили, - Яков виновато кашлянул.

- Ладно. Яшк, ты завтра будешь в избе-читальне объявление писать.

- Что за объявление?

Павел развернул листок.

- Тут первым Кулуканов помечен. Вот ты и напишешь: «Здесь живет зажимщик хлеба Кулуканов». Возьмешь старую газету и напишешь чернилом.

- Не чернилом, а чернилами, - поправила Клава Ступак. - Сколько раз Зоя Александровна говорила!

- Ну, чернилами... А потом на кулукановские ворота приклеим. Пусть все знают!

- Здорово! А не намылят нам, это самое, шею?

- А ты не трусь! Тут немного - человек пять. - Павел посмотрел в список и внезапно смутился, нерешительно провел рукой по затылку. - Тут, ребята, одна фамилия помечена... Слышь, Яшк? Второе объявление будешь так писать: «Здесь живет зажимщик хлеба Ступак».

Все посмотрели на Клаву. Она сидела у костра, растерянно открыв рот, держа в поднятой руке ложку. Глаза у Клавы замигали все быстрее и быстрее, и вот из них разом брызнули слезы и струйками покатились по веснушчатым щекам.

- Не хочу я... не хочу... Это мой дядя...

Пионеры переглядывались. Мотя тихо сказала:

- Чего разревелась? Вон Паша отца разоблачил, а ты...

Павел вдруг вскочил, с яростью глядя на Мотю, над бровью его задергалась родинка.

- Дура! - крикнул он, но голос сорвался, задрожал: - И чего вы все: отец да отец...

Он круто повернулся, зашагал в темноту, шурша травой. У самой воды прилег на бугорке, завернулся в куртку.

Неслышно подошел Яков.

- Пашк...

- Отстань!

Яков опустился на корточки.

- Давай не будем про Ступака писать...

- А мне что за дело!

- А то Клавка, это самое, ревет. Она говорит - сама уговорит дядьку хлеб сдать. Хорошо?

- Хорошо.

Яков помолчал, вздохнул.

- Пашк, идем еще ухи поедим.

- Не хочу. Я спать буду.

Яков вернулся к костру.

- Ну что ж, спать так спать... - Он потянулся так, что захрустели суставы. - Это тоже дело хорошее... Ложись, Петька, поближе.

Павел долго ворочался в траве, смотрел на редкие, слабо мерцающие в вышине звезды. С озера наползал серый, мохнатый туман, в темной воде по временам шумно плескалась рыба.

В лесу было тихо, пахло хвоей. Изредка шелестело что-то в чаще да издалека доносился раскатистый крик филина, похожий на кашель: «кга-а...»

...Среди ночи Павел со стоном проснулся от жгучей боли и дыма. Кто-то подсунул под шею горящую головню. В ужасе вскочил, держась за опаленное место, и лицом к лицу столкнулся с Данилой.

Над лесом низко висела чуть ущербленная луна, и в ее желтом свете мальчик ясно увидел непонятную, застывшую усмешку на лице двоюродного брата.

- Что, жарко? - хрипло спросил Данила и вдруг стремительно схватил Павла за горло и, рванув, опрокинул в озеро.

Холодная вода сомкнулась над мальчиком. Теряя сознание, он все еще пытался слабеющими руками отцепить тяжелые железные пальцы, сжимавшие горло.

Но пальцы вдруг сами разжались. Задыхаясь и кашляя, Павел вырвался из воды и не сразу понял, что происходит вокруг. Вода клокотала и плескалась от груды барахтающихся тел. Ребята, бросившиеся на выручку, теперь крепко держали Данилу. Рядом с Павлом по пояс в воде стояла Мотя и что-то кричала, размахивая руками. Потом он увидел Петра и Якова, вцепившихся в Данилу.

- Пустите, - хрипел Данила, - пошутил я... Ну, пустите...

Его не отпускали.

- Пустите... вода холодная...

Его повели к догорающему костру. Но вдруг он рванулся, прыгнул через тлеющие угли и побежал не оглядываясь, шелестя мокрой одеждой.