Эдмондо Де Амичис - Сердце

— Франти, иди на свое место.

Услышав этот ответ, женщина перестала плакать, отняла руки от лица и начала повторять: «Спасибо, спасибо», — не давая ни слова сказать директору. Потом она пошла к двери, вытирая глаза и с жаром говоря:

— Сын мой, я полагаюсь на тебя. Мальчики, будьте с ним терпеливы, благодарю вас, синьор директор, вы сделали доброе дело. Веди себя хорошо, сынок мой. До свидания, мальчики. Благодарю вас, синьор учитель. Простите, пожалуйста, бедную мать.

В дверях она еще раз умоляюще взглянула на своего сына и вышла, бледная, сгорбившаяся, с трясущейся головой, кутаясь в шаль, которая тащилась за ней следом, и мы слышали, как она кашляла на лестнице. Директор пристально посмотрел на Франти и среди всеобщего молчания страшно серьезно сказал ему.

— Франти, ты убиваешь свою мать!

Мы все обернулись и посмотрели на Франти, который улыбался своей гадкой улыбкой.

Суббота, 4 февраля

Сегодня утром пришел раздавать нам награды сам старший инспектор, синьор с белой бородой, весь в черном. Он вошел вместе с директором перед самым концом занятий и сел рядом с учителем. Он задал ряд вопросов нескольким ученикам, а потом вручил первую медаль Деросси. Но прежде чем дать кому-нибудь вторую, он внимательно выслушал то, что сказали ему вполголоса учитель и директор.

Мы все спрашивали себя: кто же получит вторую награду?

Наконец старший инспектор громко произнес:

— Вторую медаль заслужил на этой неделе, ученик Пьетро Прекосси; он заслужил ее за домашние задания, за ответы на уроках, за чистописание, за поведение, за всё.

Мы повернулись в сторону Прекосси, так как все были рады за него. Он встал, страшно смущенный, и не знал, что ему сделать.

— Поди сюда, — сказал старший инспектор.

Прекосси вышел из-за парты и подошел к столу учителя. Старший инспектор внимательно посмотрел на его бледное лицо и хрупкую фигурку, одетую в длинное не по росту платье с подвернутыми рукавами, и заглянул в его добрые и грустные глаза. Эти глаза, правда, избегали инспекторского взгляда, но в них всё же можно было прочесть историю долгих страданий.

Потом инспектор ласково сказал, прикалывая медаль на грудь мальчика:

— Я даю тебе эту медаль, Прекосси, так как ты больше чем кто бы то ни было достоин носить ее. Я даю ее тебе не только за твои способности и старание, я даю ее тебе за твое доброе сердце, за твой бодрый дух, за то, что ты честный и хороший сын.

— Не правда ли, — обернулся он к классу, — Прекосси заслужил эту медаль?

— Да, да, — ответили мы все хором.

Прекосси дернул шеей, как будто глотая что-то, повернулся и посмотрел на нас своими ласковыми глазами, полными беспредельной благодарности.

— Теперь иди, мой мальчик, — прибавил инспектор, — и продолжай быть таким же хорошим.

Занятия кончились. Мы первыми вышли из нашего класса, и как вы думаете, кого мы увидели в зале, у самого входа? Отца Прекосси, кузнеца; он был, как всегда, бледен, с искаженным лицом, волосы спускались ему на глаза, берет был надет криво, и он плохо держался на ногах. Наш учитель сразу же увидел его и сказал что-то на ухо инспектору.

Тот быстро нашел Прекосси, взял его за руку и подвел к отцу. Мальчик дрожал от страха.

— Ведь вы отец этого мальчика? — спросил инспектор у кузнеца так приветливо, как будто они были старыми друзьями. И не дожидаясь ответа, прибавил:

— Поздравляю вас. Видите, он заслужил вторую медаль, он второй среди пятидесяти четырех учеников; он заслужил эту медаль за сочинения, за арифметику, за всё. Это мальчик с большими способностями и с доброй волей, и он многого добьется в жизни. Это хороший мальчик, которого все любят и уважают; вы можете гордиться им, уверяю вас.

Кузнец, который слушал с разинутым ртом, внимательно посмотрел на инспектора и директора, а потом перевел глаза на своего сына, который стоял перед ним дрожа, с опущенными глазами. В эту минуту кузнец как будто впервые вспомнил и понял, как он мучил этого ребенка, и с какой добротой, с какой героической выдержкой тот претерпевал эти мучения. На лиц отца появилось сначала какое-то тупое удивление, потом хмурая боль и, наконец, какая-то грубая и грустная нежность! Вдруг он резким движением обнял голову сына и прижал ее своей груди. Мы все прошли мимо них. Я пригласил Прекосси прийти завтра ко мне вместе с Гарроне и Кросси. Мальчики, прощаясь с Прекосси, хлопали его по плечу, некоторые трогал его медаль, и каждый говорил ему что-нибудь хорошее, а отец с удивлением смотрел на нас, продолжая прижимать к груди голову своего плачущего сына.

Воскресенье, 5 февраля

Когда Прекосси дали медаль, то мне стало совестно. А я-то еще ни разу не заслужил награды. Я мало занимаюсь, я недоволен собой, и мой учитель, отец и мать тоже недовольны.

И играть мне теперь стало не так интересно, как раньше, когда я много и охотно учился, а потом вскакивал и бежал к своим игрушкам с такой радостью, как будто не брал их в руки целый месяц. И за стол вместе со всеми я уже не усаживаюсь с тем веселым чувством, как прежде. У меня как будто какая-то тень лежит на душе, как будто я слышу внутри себя голос, который говорит мне: нехорошо, нехорошо.

Вечером я вижу, как по площади идут мальчики, возвращающиеся с работы вместе со взрослыми рабочими. Усталые, но веселые, они торопятся, чтобы скорей попасть домой ужинать; они громко говорят, смеются и хлопают друг друга по спине руками, черными от угля или белыми от известки. Я думаю о том, что они работали с рассвета до самого вечера. А как много мальчиков, еще моложе меня, которые целыми днями стоят на крышах, у печей, около машин, в воде, под землей, и при этом едят один хлеб, и то не досыта. И мне стыдно, что я за всё это время только кое-как исписал каракулями, без всякого старания и охоты, каких-то четыре странички. Да, я недоволен собой, недоволен. Я хорошо вижу, что мой отец хмурится и хотел бы поговорить со мной, но ему неприятно это, и он ждет…

А ведь я вижу, как много работает он сам. Ведь всё, что меня окружает в нашем доме, всё, чего я касаюсь, что меня одевает, кормит, учит и развлекает, всё это — плоды его работы, а я ничего не делаю!

Всё это стоило моему отцу мыслей, лишений, неприятностей, труда, а я не тружусь!

Нет, это слишком нехорошо и слишком для меня горько, с хочу начать с сегодняшнего же дня, и возьмусь за учение, как Старди, сжав кулаки и стиснув зубы. Вечером я буду гнать от себя сон, утром быстро вскакивать с постели и заниматься, не давая себе отдыха. Я буду безжалостно бороться с ленью, работать, чего бы это мне ни стоило, даже если заболею от занятий. Нет, надо сразу кончить это вялое и ленивое прозябание, которое унижает меня и огорчает остальных. За работу, Энрико! За работу от всего сердца и изо всех сил. Работа сделает для меня отдых приятным, игру — радостной и обеденные часы — веселыми.