Лидия Чарская - Игорь и Милица

Потянулась новая пауза. Она показалась бесконечной. Молоденький офицер-гусар успел принести откуда-то добытый им стакан с водой и подал его своему начальнику. Тот залпом осушил его и, успокоясь немного, заговорил, снова обращаясь к Игорю:

— Послушайте, всем нам хорошо известно, что вы переодетый шпион и вместе с вашим младшим товарищем, так же как и вы безусым мальчишкой, пробрались на наши позиции… Вам нечего повторять, конечно, о той участи, которая ожидает вас, как шпиона. Ну, так вот что: мне жаль вас… Вы еще так молоды, совсем еще мальчик… Вся жизнь, казалось бы, y вас впереди и мне думается, вам не легко будет так рано расстаться с ней… А наш добрый старый император великодушен, и я принимаю на себя риск его именем даровать вам прощение, если вы укажете нам местонахождение ваших войск и ближайшие их к нашей армии позиции.

Все это полковник произнес одним духом, все также неспокойно, нервно покручивая кончики усов.

Игорь дослушал его до конца и с тем же бледным, но спокойным лицом произнес без малейшей заминки:

— Позвольте вам задать в свою очередь вопрос, господин полковник. Вы не забыли, что я русский и что в жилах моих течет настоящая славянская кровь?.. A среди людей моего племени вообще, и русских в особенности не было еще ни одного изменника и предателя, уверяю вас, и никакие угрозы и никакие награды не заставят меня сказать вам того, что вы так пламенно желали бы от меня услышат. Подвергайте меня хотя бы даже пытке, но я буду молчать.

— О, да, ты будешь молчать, скверный мальчишка, будешь молчать поневоле! — загремел немец и так сильно ударил рукой по столу, что стоявшая тут же на столе лампа едва не упала на пол.

— Ты будешь молчать поневоле, потому что… Повесить его! — крикнул он и, отвернувшись от Игоря, стал что-то писать на листе бумаги.

Два солдата-венгерца снова схватили за плечи юношу и, грубо толкая его, поволокли куда-то.

Машинально, как автомат, подвигался Игорь вперед, подчиняясь уводившим его людям. Число их утроилось с минуты выхода их из избы. Теперь его окружали, вместо трех, уже шест венгерских кавалеристов. Они шли по ярко освещенной кострами деревенской улице. Всюду y огня сидели и лежали солдаты. Привязанные к деревьям или стреноженные кони мирно паслись, пощипывая траву. Залитые мишурным шитьем мундиры гусар ярко горели при свете костров; их загорелые лица были сосредоточены и суровы. Разбитым доблестной русской армией и отступающим в глубь страны австрийским войскам днем и ночью мерещились повсюду казаки. И сейчас, сидя y костров, пережевывая куски мяса, конфискованного ими y жителей селения и запивая их деревенским пивом, гусары, то и дело, зорко вглядывались в темноту ночи, в ту сторону, где чернел огромный пустырь, прилегавший к далеком лесу.

Маленький отряд довел Игоря до самой площади костела. Здесь тоже был разложен костер, и несколько неприятельских солдат негромко беседовали между собой. Озаренные светом догорающего топлива, страшными призраками, исчадиями ада казались трупы несчастных крестьян, все еще не убранные их палачами.

— Камрад, куда вы? — услышал Игорь немецкий окрик y костра, сделанный одним из солдат.

— Поймали шпиона! — крикнул также по-немецки один из ведущих Игоря гусар.

— Ха-ха-ха! — раскатился первый голос грубым смехом. — Чего другого, a этого добра y них сколько хочешь… Если бы нам давали на день столько кружек пива, сколько приходится перевешивать этих собак, то, право же, война казалась бы довольно-таки сносной забавой.

И отпустив свою тяжеловесную остроту, немец развалился на своей шинели y костра.

Маленький отряд прошел дальше. Игорь взглянул на небо. Оно казалось сейчас куском черного бархата, раскинутого над землей. Ни месяца, ни звезд не было видно. Чем-то траурно-мрачным и безнадежно-угрюмым веяло от этих далеких мглистых высот.

— И в такую темную беспросветную ночь я должен буду умереть! — подумал юноша, — и никто из близких не примет моего вздоха.

Сердце его сжалось. Как будто холодные пальцы какого-то страшного чудовища стиснули его. Заныла на миг душа… До боли захотелось радости и жизни; предстал на одно мгновенье знакомый образ, блеснули близко-близко синие задумчивые глаза, мелькнула черная до синевы головка и тихая улыбка засияла где-то там, далеко…

— Милица, милая Милица… — прошептали невольно губы юноши. — Если ты жива, если тебе удалось вернуться к нашим, помолись за меня. Я исполнил свой долг, долг маленького русского солдата, свой скромный крошечный долг. Если же ты убита и лежишь там на черном пустыре, то скоро, скоро мы соединимся уже навек с тобой. Ведь я успел так крепко полюбить тебя, Милица, родная моя. Полюбить, как сестру Ольгу, как покойную мамочку. Нет, больше их, люблю тебя, как единственного моего милого друга на земле. Помолись же за меня, Милочка, родная… Живая или мертвая помолись — все равно!

— Стоп! — громко крикнул главный караульный Игоря, огромный венгерец, и снова дернул изо всей силы юношу за плечо.

Тот невольно остановился. Остановились и солдаты. Теперь они находились посреди сельской площади. Страшные деревья с их подневольными жуткими мертвыми сторожами были теперь всего в десяти шагах от них. Белело рядом изуродованное пожаром здание костела. Неожиданно Игорь заметил нерешительно топтавшуюся в стороне фигуру того самого молоденького офицера, который писал бумагу в избе. Несколько шагов в сторону приговоренного, и офицерик очутился перед ним.

— Послушайте, заговорил он быстро-быстро и тихо, по-немецки, не желая быть, очевидно, услышанным солдатами, из которых некоторые были немцы или австрийцы, и понимали этот язык.

— Послушайте, вы молоды, также молоды, как и я, еще моложе меня, пожалуй. A я люблю жизнь и солнце и моих родителей, которые остались в Пеште… Послушайте, полковнику жаль вас, вашу молодость… Он послал меня к вам предупредить вас, что отменит казнь, если вы скажете нам, где находятся сейчас ваши передовые отряды.

И глаза молодого гусара с выражением настойчивой просьбы обратились в лицо Игоря.

Тот вспыхнул, помедлил минуту и, странно улыбнувшись, произнес:

— Я буду чрезвычайно счастлив, господин лейтенант, если вы прикажете развязать мне руки, потому что я не злодей и не преступник, да и тем, насколько я знаю, дают некоторую свободу перед казнью. Так вот, пожалуйста, прикажите меня развязать. A еще передайте вашему полковнику, пославшему вас, что вероятно он имеет превратное мнение о нас, русских. Еще раз повторяю, изменников и предателей еще не было среди нас никого и никогда!