Елена Серебровская - Начало жизни

Арестованных не кормили, и люди питались только передачами родственников, делились друг с другом. Дорога отсюда вела либо в тюрьму, либо в подвалы гостиницы. Окна этих подвалов, завешанные белыми полотняными шторками, были хорошо видны из окон пятого этажа с противоположной стороны двора. Ночью на белых шторках, освещенных изнутри светом керосиновых ламп, мелькали несуразные тени. Слышались приглушенные хлопки выстрелов, а потом во двор «Паласа» въезжала карета «Скорой помощи», в которую складывали трупы расстрелянных.

Подвалы контрразведки, забрызганные человеческой кровью, вселяли страх в обывателей. В жестокости деникинцы превзошли германских оккупантов. И всё же коммунисты продолжали борьбу, собирали силы, помогали народу узнавать о положении дел на фронтах, о героических буднях Советской России.

Тетя Зоя стала работать в Красном Кресте. Собирала деньги в помощь заключенным, посещала с другими женщинами тюрьмы. Чаще всего ей приходилось бывать в тюрьме на Холодной горе, — волею обстоятельств эта тюрьма была знакома ей с детства.

После событий пятого года, когда Зоя была маленькой, соседка по дому Настасья Ильинична часто обращалась к Зоиной маме: «Позвольте, я возьму ее с собой на прогулку». Ей, конечно, позволяли, не подозревая, куда пойдет соседка гулять. Дома Настасья Ильинична проверяла, хорошо ли надеты у Зои носочки и туфельки, а потом ехала с ней на Холодную гору.

Свиданья с заключенными не были разрешены взрослым, но маленьких детей пропускали в пристройку у самых ворот тюрьмы, где находилась комната свиданий. Зоя была общительным, не пугливым ребенком. Войдя в первый раз за железную дверь, она с любопытством огляделась вокруг: она не знала, к кому привел ее надзиратель. Соседка сказала — «к дяде», но дядей тут было несколько.

«Дядя» нашел ее сам. Он был черноусый, молодой и, наверно, веселый. Он подошел к ней, взял ее за маленькие ручки и сказал: «Вот ко мне Зоинька пришла. Умница маленькая!» Потом взял ее на руки и сел с ней на деревянную скамейку.

— А теперь мы посмотрим, не жмут ли нашей Зоиньке туфельки, — сказал он и быстро расстегнул пуговку на левой туфле. Потом сдернул полосатенький носочек, быстро вынул оттуда записку, спрятал в карман и надел носочек и туфельку снова.

— Посмотри, Зоечка, какие у нас ложки! — сказал дядя, сунув ей чисто вымытую деревянную ложку. Пока Зоя рассматривала ложку, красивую, разрисованную цветочками, — дядя черкнул несколько строк на бумажке от конфеты.

— А теперь посмотрим, не жмет ли правый башмачок, — сказал он и незаметно сунул записку в носочек. Зоя это, конечно, заметила, но она подумала, что это такая игра. Она была довольна, и когда дядя проводил ее к двери и сказал «до свиданья», она ответила «до свиданья, дядечка!» и поцеловала его в колючую щеку.

На улице ее встретила соседка, поспешно возвратилась с ней домой и торопливо переобула Зою, отыскав записку с ответом.

Если бы Зоя была постарше, она задумалась бы: кого навешает соседка в тюрьме, если муж ее, рабочий пивоваренного завода, дома, а других родных у нее нет? Но Зоя была мала, и эти неудобные вопросы не лезли ей в голову. Понемногу девочка заслужила любовь соседки. Она росла, училась в гимназии и продолжала бывать у Настасьи Ильиничны, подолгу беседуя с ней вечерами.

От Настасьи Ильиничны она узнала имя черноусого дяди, развлекавшего ее в тюрьме деревянной ложкой. Его называли Артем. Он был ученик Ленина, организатор первой большевистской группы в Харькове.

Уже взрослою девушкой Зоя часто наведывалась вечерами к Настасье Ильиничне. Многое услышала она об Артеме. В горячем девятьсот пятом году Настасья Ильинична была с мужем в Народном доме, на лекции томского профессора Кузьмина «О положении рабочих в Америке». Лекцию организовал Артем. Пришло до двух тысяч рабочих. Полицию вывели из зала, Артем выступил с речью, и начался сбор средств на вооруженное восстание.

— Большого ума товарищ, — рассказывала об Артеме Настасья Ильинична. — Как он жандармов обдуривал! На Сабуровой даче, в психиатрической лечебнице склад оружия устроил. За его голову или хотя бы за указание его адреса жандармы назначили полторы тысячи рублей — это в мирное время! Деньги! А не помогло им. То он у буйных в больнице прячется, то поваром переоденется, уйдет. Один раз в гробу вынесли из Сабуровой дачи… Я там судомойкой работала, очень его люди любили, уборщицы, и санитары, все.

Сидел и в тюрьмах, был и в сибирской ссылке. С пятью рублями в кармане, без паспорта, бежал из-под Иркутска. Но не на запад — там беглых на пути ловили, а на восток. Тысячи верст по тайге прошел пешком, побывал в Китае, в Японии, в Австралии. А после Февральской революции вернулся на родину. Ленин его в Питер вызывал накануне Октября, считал надёжным человеком.

— Необыкновенный человек он! — восклицает Зоя. — Не всякому это дано.

— Вот и не так. Он сам воспитал в себе эти качества: сознание — раз, и дисциплину — два. Знаешь, как Артем рассуждает? У нас одного товарища посылали на трудный участок, а он давай торговаться, где бы полегче. Артем и скажи ему: «С партией торговаться нечего. Если завтра пошлют меня волостным инструктором в самый глухой уезд, я торговаться не буду. Поеду и с обычной энергией возьмусь за работу. На этом наша партия держится. А на дисциплине да на организованности нашей партии держится наша революция». Вот он какой.

— Как-то он сейчас?

— Ничего не знаю. При отступлении от Харькова на Ворожбу заболел тифом. Сейчас всюду тиф. Слышала я, будто в Москву его отправили больного. Жив ли, нет — не знаю.

У Настасьи Ильиничны Зоя читала подпольные большевистские газеты. Зайдя однажды к старшей сестре, Зоя принесла отпечатанный на небольшом листке номер большевистской газеты «Дело революции», взятый у соседки.

На письменном столе горела керосиновая лампа под стеклянным зеленым абажуром. Стопка ученических тетрадок лежала справа, а слева — две пары рыжих детских чулок и моточек ниток.

Анна Васильевна читала «Дело революции», Зоя посматривала на сестру, размышляла.

— Насколько я понимаю, наши ударили из Воронежа на Ростов, — сказала Анна Васильевна. — Еще немного, и будем ждать их в Харькове.

— А Деникин уже рассыпается: наши его лупят, и Махно, — сказала Зоя. — Скорей бы раздавить его. Не могу забыть подружку свою Надю: они не позволили даже похоронить ее по-человечески. Еще бы: большевичка. Я в отчаянии была: арестовывают весь состав ревкома. Мы избираем новый ревком — его снова хватают. Мы избираем третий состав ревкома — и этот арестовывают. Кто-то продает, кто-то из своих, но кто? Такие все славные товарищи с виду… Кому верить? Но у нас не все молокососы, вроде меня, есть и стреляные воробьи. Нашли провокатора, выследили — он с деникинскими контрразведчиками на одной частной квартире встречался, дали ему выйти оттуда, а потом отвезли в надежное место. Признался, гадюка: завербован провокатором, всё равно, мол, воздушные замки строим, а люди мучаются. И ты понимаешь, с виду-то, с виду он вполне симпатичный. Красивенький, в украинской вышитой рубашке, ну, как узнаешь? Вот какие люди есть.