Елена Серебровская - Начало жизни

Он идет через зал, за ним вожатая, учительница обществоведения, какой-то белокурый паренек. А зал бьет в ладоши, все встают, чтобы получше разглядеть его. Живой зарубежный коммунист, известный участник гражданской войны в Германии. Его недавно пытались убить гитлеровцы, но им не удалось, и вот он здесь, у нас.

Гостя приветствуют маленький пионер и директор школы. Белокурый парень тихо переводит Райнеру на немецкий язык всё, что слышит. Ага, это переводчик, но какой молодой! Позже выясняется, что это ученик девятого класса. Райнер им очень доволен, потому что язык парень знает отлично и переводит быстро.

Слово дают гостю.

Он приветствует учеников, учителей и служащих школы, приветствует город, в котором находится, приветствует страну, которая приютила его в трудную минуту его жизни. Потом он начинает рассказывать о том, как борются немецкие товарищи — коммунисты, комсомольцы и пионеры против гнета, бесправия, безработицы, против фашистских молодчиков, которые с каждым днем наглеют всё больше, которые хорошо вооружены и одеты в новенькую форму за счет богатых покровителей, чью волю они выполняют. Он рассказывает о разных случаях, эпизодах борьбы, о том, как сам он был ранен.

Кое-что Маша понимает и без перевода, она шёпотом пересказывает это Коле, изнывающему от нетерпеливого желания понять, что рассказывает Райнер. Перед глазами ребят встают картины, наполняющие сердце волнением и трепетом, романтика революционных будней Запада, полных риска, опасности, иногда — смертельной. Там людям приходится отстаивать права, которые здесь народ уже отстоял в девятьсот семнадцатом, там приходится доказывать истины, давно доказанные здесь. Честному, непримиримому человеку жить гам опасно и рискованно, но именно эта опасность, этот риск внушают ребятам любовь и симпатию к зарубежным друзьям.

Покушению на Райнера предшествовал ряд событий. Шла предвыборная кампания, коммунисты агитировали за свой третий список кандидатов в депутаты рейхстага. На митингах часто выступал и Райнер. За восемь лет вынужденного молчания, за время тюремного заключения он не только не растерял своей революционной страсти, он накопил такие ее запасы, что чувствовал неугасающую потребность — говорить, выступать перед товарищами, агитировать, уничтожая врага сарказмом и насмешкой. Он стал популярным пропагандистом, открыв в себе дремавшие восемь лет способности оратора. Естественно, что в период предвыборной кампании Райнер выступал много, часто, всюду, где партия этого требовала.

Его особенно не взлюбили гитлеровцы, которых он беспощадно разоблачал. Накануне одного из своих выступлений Райнер получил почтовую открытку. В ней было написано:

«Эй ты, московский шпион! Советуем тебе взять веревку покрепче и повеситься самому, пока мы не добрались до тебя. Если же ты не сделаешь этого и осмелишься выступить еще раз, мы уничтожим тебя. Ну, что ты скажешь на это? — Настоящие немцы.»

Предстояло выступить в небольшом городке, в помещении рабочей пивной, которую можно было снять за недорогую плату для проведения предвыборного собрания. Другими «залами» коммунисты в этом городке не располагали. Для охраны Райнера секретарь местного комитета коммунистической партии вызвал из соседнего района отряд бывших Красных фронтовиков. Это были рабочие, сбросившие запрещенную законом форму, но сохранившие сплоченность и необходимую в таких случаях организованность.

Отряд должен был прибыть за полчаса до начала собрания, к шести вечера. Чтобы не терять времени даром, заранее наняли грузовик.

Райнер приехал на собрание за десять минут до начала, но Красных фронтовиков не встретил. А рабочие организации в этом районе были слишком слабы, чтобы организовать защиту от фашистов.

Райнер ждал полчаса. Что случилось, отчего они опаздывают? Зал наполнился рабочими. Именно, здесь, среди людей, слишком редко слышавших горячее революционное слово, слишком часто видевших марширующих под их окнами молодчиков в коричневых рубашках, именно здесь-то и надо было сказать всё, что следует, разоблачить опасного, хитрого врага, спекулировавшего на национальном, патриотическом чувстве. Может, начать до приезда Красных фронтовиков?

Коричневые рубашки мелькали и в зале. Пока они выжидали, не затевая провокаций. Ведь он еще не выступил, еще ничего не сказал!

В первых рядах сели рабочие-коммунисты. На всякий случай, они окружили Курта — осторожность не помешает. А время шло. И Райнер решил выступить.

Трибуны не было, владелец заведения позволил составить четыре столика, сняв предварительно скатерти, и Райнер говорил с этих импровизированных подмостков. Он начал со случая, происшедшего на местном заводе. Один рабочий отравился во время работы окисью свинца и заболел. Его уволили, как негодного. Семья голодала два месяца, продала, что могла, и встала перед неразрешимым вопросом. Есть было нечего, заработать негде. Тогда больной глава семьи, ничего никому не сказав, ночью открыл в кухне газ и к утру всех их нашли в постелях мертвыми. В этом коллективном само убийстве не было ничего необычного, но здесь хорошо знали эту семью, — рабочего, его жену и четверых детей.

Гитлеровцы зашевелились с первых же слов Райнера. Они стали пробираться поближе к выступающему. В зале по обычаю присутствовала полиция — двое молодых полицейских стояли в дверях. Полиция ожидала, когда оратор скажет что-нибудь против власти, заденет какое-нибудь официальное имя или призовет к революции. Но оратор хорошо понимал, чего ждут эти двое полицейских, и ничем их не радовал. Он говорил о самой сути дела, он хорошо объяснял, чего хочет коммунистическая партия, но он не терял необходимой осторожности.

Коричневые рубашки знали, почему нет Красных фронтовиков. Коммунисты не получили грузовика, с владельцем которого договорились заранее. Кроме того, неподалеку от здания, где выступал сейчас Райнер, их ожидала засада — группа фашистов должна была завязать с ними драку.

— Не верьте молодцам в коричневых рубашках, — говорил между тем Райнер. — Они рвутся начать войну против Советов, им мало той немецкой крови, которую мы пролили в войне четырнадцатого года! Я сам участник той войны, я дошел до России, я видел весь ужас бессмысленной смерти тысяч наших немецких парней. Я видел людей с развороченными миной животами, людей с вырванными глазами, людей, которые, как и я сам, пошли туда только потому, что не понимали ничего, не видели настоящего врага. Этот враг — здесь, это наш классовый враг и нанятые им коричневые рубашки!

— Бей русского шпиона! — крикнул гитлеровец, подобравшийся к Райнеру. — Бей, его Москва послала!

И он швырнул в голову Райнера маленькой гирей, которую схватил с прилавка буфета.