Эдуард Пашнев - Цветы из чужого сада

Это случилось на большой перемене. Первым отколупнул потрескавшийся комочек замазки от окна Профессор кислых щей Вовка Жигалкин. Сухая замазка интересовала его с научной точки зрения. Можно ли ее использовать в качестве быстрой и надежной связи между ним и его закадычным другом Петькой Серебряковым? Толстая, вечно отдувающаяся – «Уф, уф!» – учительница истории Уф Фимовна вчера рассадила друзей, и они оказались в разных углах класса. Наказала она их за то, что они во время урока включили карманный супергетеродинный приемник «Нева» на полупроводниковых триодах и слушали его, наклонившись к парте и глядя преданными глазами на Уф Фимовну. Им нравилось, что они как будто сидели на уроке истории и в то же время как будто были дома, потому что слушали передачу «Для тех, кто дома».

Сейчас Петька обживал новую парту. Он лег на нее животом и старательно переписывал из Нинкиной тетрадки домашнее задание по русскому языку. Вовка Жигалкин прицелился комочком замазки ему в спину… Сухая замазка, как средство связи «Камчатки» с другими партами, явно имела большую научную ценность. Петька тотчас обернулся, но, не сумев оценить всей важности эксперимента, изо всех сил запустил резинкой в своего друга. И, конечно, промахнулся. Петька всегда промахивался в кого-нибудь, когда злился. На этот раз он промахнулся в Гогу Бавыкина. У Гоги от неожиданности и возмущения куда-то пропали все конопушки с носа. Он тоже ринулся к окну, отодрал кусок замазки и промахнулся в Нинку Пономареву. В классе было много мальчишек и девчонок, и если комочек сухой замазки не попадал в того, кому он предназначался, то он непременно попадал в кого-нибудь другого. Поэтому вскоре перестрелка стала всеобщей. Пятый «В» безжалостно обдирал с зимних рам замазку.

И вдруг кто-то открыл окно. Зимние и летние рамы весело закачались, заскрипели, зазвенели стеклами, на стенах класса запрыгали зайчики. Вместе с солнцем в класс ворвался влажный, с запахом прелого луга ветер с реки. Мальчишки и девчонки высунули из окна разгоряченные головы и притихли. Все четыре этажа береговой школы смотрели на разлившуюся реку, по-зимнему спрятавшись за двойными рамами, за двойными стеклами, ослепленными солнцем. И только на первом этаже по-весеннему постукивало открытое окно. Пятый «В» без разрешения классного руководителя Уф Фимовны впустил весну в класс и, испугавшись своей смелости, притих. Но ненадолго.

– Сто чертей на сундук мертвеца! – крикнул Гога Бавыкин.

– Ий-хо-хо и бутылка рома! – подхватили его дружки Шурка Киселев и Славка Баранов.

– За мной! – после паузы приказал Гога.

Он сорвал с вешалки свое в серенькую елочку пальто с двумя оторванными пуговицами, нахлобучил фуражку, подхватил портфель с поломанным замком и снова оказался у окна.

– Бавыкин! Ты что? – встревоженно спросила староста класса Зойка Клюева.

Гога не обратил на нее никакого внимания. Он растолкал девчонок, влез на подоконник. Зойка попыталась ухватить его за пальто, но он быстро бросил портфель в окно и прыгнул.

Приземлившись, скорчил рожу старосте класса, сморщил свой маленький курносый нос, словно собирался чихнуть, и помахал рукой:

– Адью!

– Бавыкин, вернись сейчас же!

Но кто-то успел открыть другое окно, и оттуда уже выпрыгивали Шурка Киселев и Славка Баранов.

– Мальчишки, вернитесь сейчас же!

Шурка виновато отвернулся, а Славка, который во всем подражал Гоге, насмешливо улыбнулся Зойке раздвоенной заячьей губой и крикнул:

– Цыц, козявка, не грубить начальству.

Гога поощрительно засмеялся. Потом они все повернулись спиной к окнам и зашагали мушкетерским шагом к реке.

– Сто чертей на сундук мертвеца!

– Ий-хо-хо! И бутылка рома.

– Ну, подождите, Бавыкин и компания, – голосом Уф Фимовны проговорила Зойка. И, нахмурив лоб, принялась закрывать окна, чтоб другим мальчишкам не соблазнительно было сбежать с уроков.

Алик учился в одном классе с Гогой, Шуркой и Славкой и даже жил с ними в одном переулке, но домой из школы всегда возвращался один, потому что они его презирали. Во-первых, за то, что он сочиняет стихи в толстую тетрадку, во-вторых, за то, что мама называет его Котя.

Алик шел, помахивая портфелем, и грустно смотрел на реку. Он возвращался домой из школы берегом, потому что догадывался, что Бавыкин и компания сидят где-нибудь на берегу, и хотел хоть после школы присоединиться к ним. Может, они его не прогонят, если нечаянно наткнуться на них.

Река разлилась широко. Она уже поглотила на одну треть четырехногие столбы высоковольтной передачи, шагающие с левого берега на правый, и добралась до некоторых домиков. На незатопляемом Бархатном бугре заманчиво дымились обсохшие выпуклые лысинки. Кое-где пробивалась редкая трава.

Гога, Шурка и Славка сидели на куче портфелей и бросали камни в воду – кто дальше кинет. Алик их сразу увидел, когда взобрался на бугор. И мальчишки его увидели.

– Гля, Котя пришел! – крикнул Гога.

Алик задумчиво глядел вдаль и мечтательно помахивал портфелем. Он ждал, что кто-нибудь из них сейчас крикнет: «Котя, иди сюда!» Но вместо этого над его головой просвистел камень, метко пущенный Славкой.

– Эй, Котя!

Не замечать камни было уже нельзя.

– Что?

– Куда идешь?

– Гуляю.

– Стой на месте! – сказал Шурка. – Ты перешел границу нашего бугра.

– Подожди, – повернулся Гога. – Котя, что про нас говорила Уф Фимовна?

– Ничего. Сказала, что она за вас возьмется.

– Уф, возьмется, уф, вызовет родителей в школу, – засмеялся Славка.

Алик тоже заискивающе засмеялся и робко двинулся к мальчишкам, но не успел он и двух шагов сделать, как его остановил окрик Шурки:

– Стой, куда идешь! Секир башка хочешь?

– Он маменькин сыночек, – засмеялся Славка, и заячья губа его ехидно полезла вверх, – он манной кашки хочет.

Алик круто повернулся. Он понял, что зря надеялся на то, что его позовут к себе Бавыкин и компания. Он лучше пойдет домой и будет читать книжку. Но уйти домой ему тоже не разрешили.

– Стой!

Алик не послушался и сделал несколько шагов. Вокруг него засвистели камни. Шурка догнал Алика и очертил острым куском черепицы вокруг него линию.

– Не переступать через черту, – пригрозил он. – Ты арестован. Если переступишь, смотри…

Мальчишкам понравилось играть в арестованного Алика. Они насобирали кучу камней и разлеглись на обсохшей земле около портфелей.

– Я буду загорать, – сообщил Гога.

Положив голову на портфель, закутался поплотнее в пальто, зажмурился и подставил солнцу вздернутый веснушчатый нос.