Маргарет Махи - Пространство памяти

— Нет, не женат. Мне не хочется о нем говорить. Я пришла, чтобы поговорить с тобой.

Она отвечала решительно, но без гнева. Пожалуй, ей даже льстила его настойчивость.

— Ну ладно, теперь ты предложи тему — мы ее и обсудим, — сказал Джонни, выжидательно глядя на нее.

Она ответила не сразу; глядя ему в глаза и улыбаясь, она пыталась подколоть выбившуюся прядь волос.

— Все это кончилось так внезапно, — произнесла она наконец. Она не объяснила, о чем говорит: верно, понимала, что в этом не было нужды. — Но мне не следовало терять с тобой связь. Я не хотела.

— Во всяком случае, твои родители были не в восторге от моих белых волос, — сказал Джонни, удивляясь своему бесстрастному тону.

— А твоим вечно казалось, что я недостаточно бела, — отвечала Бонни.

Джонни не мог этого отрицать.

— Что поделаешь? — спокойно продолжала она. — На всех не угодишь, правда? — И растерялась, взглянув на его лицо. — Ну и улыбка! Как у настоящего чечеточника! Школу ужаса ты кончил бы первым!

— Слушай! — воскликнул Джонни. — Даже если б меня убивали, я все равно бы слышал, как мать мне кричит: "Улыбайся! Веселее!" Я улыбаюсь из страха.

— Условный рефлекс, — предположила Бонни.

— Теперь буду улыбаться согласно условному рефлексу, — согласился Джонни. — По правде говоря, это напоминает мне о фотографии.

— А мой отец любил фотографировать, — неожиданно вмешалась в разговор Софи. — Мне он тоже купил аппарат. За все эти годы я сделала немало прекрасных снимков. Я хорошо снимала, и еще я была сильна в орфографии. — И с торжеством возвестила: — Идиосинкразия!

Она выжидающе поглядела на них. Джонни и Бонни растерянно молчали. Увидев, что они не знают, как реагировать, она произнесла по буквам:

— И-д-и-о-с-и-н-к-р-а-з-и-я. Вот! — И посмотрела на них с видом победительницы.

— Похлопаем Софи, чудо-грамотейке! — закричал Джонни и зааплодировал.

Бонни восторженно забила в ладоши — Софи улыбнулась и слегка поклонилась, как любой исполнитель радуясь аплодисментам.

Джонни забыл подогреть тарелки к обеду. Пришлось подержать их под горячей водой — сначала одну, потом другую; он держал, а Бонни вытирала. Приятно было стоять с ней рядом. К тому же он помнил, Бонни часто мыла посуду у них дома. Искоса поглядывая на ее руки в веснушках, осторожные, пугливые, как птицы, Джонни думал о том, что, может, после того как они поедят, ему удастся завлечь ее в постель. Это весьма привычное размышление превратилось в упоительную фантазию о том, как таким образом он приобретет над Бонни власть — власть над пифией со всеми ее предсказаниями, власть над прошлым. Тогда он как-то справится с ним и никогда больше не позволит ему взять над собой верх.

Подогретые тарелки стояли на кухонном столе. Софи в гостиной послушно смотрела телевизор.

— Ах Боже мой, Боже мой, вот напасть-то, — вздыхала она, то ли жалуясь, то ли смеясь.

— А волосы ты больше не обесцвечиваешь? — спросила Бонни. — И танцевать бросил?

— Хорошо, что мы тогда догадались их обесцветить, — ответил Джонни, выкладывая на тарелки горячую картошку. — Мы взяли первенство. Набрали больше всех очков за внешний вид и презентацию.

— Только тебе пришлось поплатиться за это, — заметила она сухо. — Почему твоя мать не покрасила волосы Дженин в твой цвет? Никто бы тебе тогда и слова не сказал.

— Покрасить Дженин?! — воскликнул Джонни, не веря собственным ушам. — Дженин? Натуральную платиновую блондинку — в мышиный цвет? Ставлю тебе единицу за стиль! Не звони мне, Бонни Бенедикта, я сам тебе позвоню.

Бонни рассмеялась. Они продолжали болтать: их голоса весело сплетались в единую мелодию, они о чем-то спрашивали друг друга, отвечали, вспоминали старые шутки, на ходу изобретали новые. Они отнесли тарелки в гостиную, где Софи смотрела рекламу мыла — в ней слушателям напоминали, что за многие годы данный сорт мыла доказал свою надежность.

— Помните доброе старое время? — вдруг неосторожно спросил женский голос.

— О, я-то помню доброе старое время, — с готовностью отозвалась Софи. — Я помню тот день, когда на школьный двор чуть не ворвался бык. Мы тогда жили в Листоне, и фермеры обычно гнали скот по главной улице. Вот этот бык и... Мы все ужасно боялись быков...

Джонни снова наполнил вином свой стакан, подлил Бонни и добавил несколько капель Софи. Поглядев на ее синее платье, он сунул ей за воротник кухонное полотенце, а другое, сплошь дырявое, положил на колени.

— Будешь капать себе на колени, — сказал он Софи, — постарайся в дырки не попадать.

— Хорошо, — пообещала Софи без тени улыбки.

Бонни серьезно следила за ним. Джонни становилось все веселее — отчасти из-за вина, но также и оттого, что все так хорошо складывалось. Он не сомневался, что ему не было бы так легко на душе, если бы Бонни чувствовала себя иначе.

— А я и вправду проголодалась, — призналась она. — Все эти дни ужасно много работала и, конечно, ничего не готовила. Сегодняшний ужин для меня — настоящий пир.

Софи наклонилась к ней.

— В некоторых ресторанах, — начала она, — еда... как бы это сказать... не очень высокого качества. Но здесь все делают на совесть.

— Я выключу телик, — сказал Джонни, — тогда мы сможем углубиться в интеллектуальную беседу.

Он направился к телевизору, но в эту минуту диктор, до неузнаваемости искаженный экраном Софи, начал читать содержание вечерних новостей.

— Арестованные вчера активистка Хинеранги Хотейни и ее помощник Бой Ройбен предстали перед судом в Нельсоне [13] Порт на северной оконечности острова Южного (Новая Зеландия). , — торопливо объявил он, словно опасаясь, как бы его не выключили. Джонни застыл с протянутой рукой, потом отступил. — Подробности в нашей программе, — самодовольно прибавил диктор. И тут же на экране появилось лицо отчаявшегося фермера, заколовшего несколько овец на главной улице провинциального города в знак протеста против политики правительства по закладным на фермы. Они не отводили глаз от экрана — внезапно по лицу фермера покатились слезы.

— Ты знала? — спросил Джонни.

— Я знала, что ее поймали, — ответила Бонни. — Сегодня утром мама мне позвонила и сказала.

— А что они думают? Мои бы просто на стенку лезли.

Бонни аккуратно разрезала пополам картофелину.

— Они встревожены, но они на ее стороне. Если хочешь знать, я тоже, — прибавила она, подняв взгляд на Джонни. — Мне бы хотелось больше походить на нее.

— Ты можешь даже ее превзойти, — сказал Джонни. — Это нетрудно. Брось в премьер-министра шутиху. Впрочем, небось опять скажешь, что я приспосабливаюсь.

— А по-моему, к вещам надо приспосабливаться, — заявила Софи, уставившись на стол. — У меня, например, есть пластмассовая масленка и сырница, и, когда сыр и масло кончаются, я просто протираю их влажной тряпкой, и всё — до следующего раза.