Валерий Приемыхов - Двое с лицами малолетних преступников

— Ты суеверный!

— Ни во что такое не верю. Но она не хочет, чтоб мы дружили! Она всю эту канитель завертела, чтоб нас поссорить.

Задумался я крепко. На первый взгляд Винт не прав, но задумаешься — есть в его словах правда.

— Если, — говорит Винт, — мы раздружимся, я уйду в другую школу…

Дело серьезное. Совещались мы, так прикидывали и этак, спорили. Решили честно пойти и обскакать суть дела, культурно, без всяких обид. Умная — поймет, а глупая… что ж, тогда мы не виноваты.

Заходим, у меня дар речи пропал. Она такая сверкающая к нам навстречу выбежала, ждала, наверное, готовилась.

По нашему виду догадалась о плохом, говорит тихонько:

— Что вы у порога стоите?

Даже на мой цветок внимания не обратила. Я стою как пришибленный с этим горшком, а Винт целую речь произнес:

— В общем, Эльвира, мы по предметам подтянемся. А интересного дела у нас нет. Ну так что ж? Без него как-нибудь проживем. Коли когда-нибудь ты в беду попадешь — мы тебя выручим. Не стесняйся, говори, если что надо. Так что, вот так.

Отдал я ей горшок с геранью:

— Бабушка тебе передала.

— До свидания, — заторопился Винт, — пошли мы, наверное…

— Может, посидите? — предложила она.

— Некогда! — Винт уже к двери повернулся.

— Посиди ты, Сева. Если Виталий такой занятой.

— Ладно, — вздохнул я.

Почему я остался, не понятно. Винт ушел оплеванный, а я, предатель, уселся и сижу. Не могу ей отказать, и все!

— Очень красивая герань, — говорит Элла.

— Да, — говорю, — конечно, ты права…

— На улице тепло?

— Да, — говорю. — Ты молодец! Это очень важно — иметь интересное дело!.. Коллектив… Команда…

Отпустила она меня, добрая душа, видит, я еле соображаю.

— Иди, — говорит, — догоняй его.

Я пулей из комнаты, только прокричал с порога:

— Извини! Мы с Винтом друзья на всю жизнь.

И за дверь. Не успел отойти, послышались рыдания. Не просто всхлипы, плач, а настоящие рыдания. Вернулся я на цыпочках, заглянул в щелку: положила Эльвира голову на руки и ревет. Даже у меня в носу защипало.

Зато Винт обрадовался, когда меня увидел. Руку стиснул, по плечу стукнул, смотрит так, будто я от смерти спасся.

— Я знал, ты настоящий друг! Она хитрая, эта девчонка, но мы, брат, тоже не лыком шиты. Какая жизнь замечательная, Кухня!

А у меня на душе кошки скребут.

— Винт, она там ревет.

— Перестанет. Девчонки вообще плаксивые. Может, она в тебя влюбилась. Они всегда плачут, когда влюбляются. Что ж, из-за этого нервы себе портить?..

Настроение мне исправила Зойка Фуртичева. Из-за угла выскочила, кричит:

— Так и знала, что вы у Эллы. Сегодня обсуждение маршрута, побежали быстрее.

— Мы люди без интересов, — вздохнул Винт. — В походы не ходим…

— Неправда! — кричала эта выращивательница кактусов. — Меня за вами Митя прислал!

На пустыре, за школой, весь наш класс тренировался для похода. Валентин Дмитриевич, в спортивном костюме, с секундомером в руках, был судьей, а две команды соревновались. Мы подбежали, когда первая команда уже поставила палатку, а у другой что-то не ладилось. Потом эти догнали, и ветер стал раздувать обе палатки — желтую и голубую. Красиво! И в поход захотелось в десять раз больше, чем когда мы всего этого не видели.

Уже заполыхал первый костер, запахло дымом, а мне покоя не дает одно обстоятельство. Почему еще вчера нас никто в упор не видел, а сегодня — со всей душой.

Выясняется, Элла за нас слово замолвила, какое надо, что мы не хуже других и с интересами у нас все в порядке.

— Правильно! — врет Винт, а сам жадно на костры смотрит, хочется ему себя в деле показать. — Хороший она товарищ! Научила…

— Жаль, ей в поход идти нельзя, — говорит Валентин Дмитриевич, не отрываясь от секундомера, — большая для нас потеря.

— Пусть идет! — говорит Винт.

— Врачи запрещают, — вздохнул Валентин Дмитриевич.

Я Винта за рубаху тяну, он отмахивается. Объясняю ему на ухо, вдруг спросят, какой у нас интерес, вдруг проверять начнут, а что отвечать? И нам крышка, и Элку подведем. Бочком, бочком мы от класса, бегом к ее дому.

Элла очень удивилась, увидев нас дважды на дню.

— Спасибо, что соврала, — запыхавшись, говорит Винт. — Мы тебе тоже когда-нибудь пригодимся, не думай. Только что нам говорить, если спросят?

— А то мы тебя подвести можем…

Элла пожала плечами и сказала:

— Я никогда никого не обманывала.

— Ха-ха! — сказал Винт. — А что нас волнует?

— Над чем мучаемся? — добавил я.

— Ночей не спим и вообще?

Она посмотрела на нас, непонятливых, и говорит:

— У вас дружба. Вот ваш интерес в жизни.

— А это разве считается? — удивились мы.

Она кивнула, села за фортепьяно, раскрыла ноты. Ей было пора заниматься любимым делом. Мы пошли, а вслед нам музыка — грустная-грустная, одинокая-одинокая. Понятная музыка, человеческая, хоть и классика.

— Я понял, почему она плакала! — остановился Винт.

Я еще вчера понял, это ребенку ясно. Приехала девочка из большого города в нашу дыру, где и поговорить-то не с кем. Человеку без компании трудно.

— Винт, — говорю, — ты клялся ее выручить.

— Я не отказываюсь, — завздыхал Винт, — только уж больно в поход хочется, где не ступала нога человека…

Чтоб не было пути назад, мы пошли к Валентину Дмитриевичу домой и начали объяснять, почему в поход не идем, чтоб он не обижался и в следующий раз нас не забыл:

— Понимаете, у нас интерес к одному человеку проснулся. Приходится идти на жертву…

— Человек болеет, — говорит Винт.

— Понимаете, городок у нас хороший, но к нему привыкнуть надо, если ты приезжий…

Не очень складно получалось, все мы вокруг да около объясняли, сбивались и мешали друг другу. Валентин Дмитриевич понял — настоящего педагога сразу видно.

Вот так. А сейчас, в это самое время, пока вы в походы ходите, кино про привидения смотрите, выращиваете кактусы или замечательно ничем не занимаетесь, мы ломаемся на музыке. Я сижу рядом с Эллой, листы с нотами переворачиваю, а Винт в кресле со сном воюет. Опять он носом клюнул, я ему за спиной Эллы кулак показываю.

— Какой темп? — спрашивает Элла. — Виталий?

Виталий, не долго думая, ляпает:

— Минор!

— Ха-ха! — кричу я. — Мажор. Типичный!

Элла останавливается, вздыхает, глядя на нас.

— Вы назло?

— Ни в коем случае! Что ты!

Элла начинает горячиться:

— Тупицы! Припадочные! Ежу понятно, что это модерато! Обыкновенное мужественное модерато. Чурки!

В комнату заглядывает ее папа.

— Элла, — говорит он укоризненно, — откуда такие слова?

— А ты попробуй с ними! — кричит она.

Отец качает головой, скрывается.

— Последний раз, граждане! — объявляет сердито Элла.

Живем дальше. Я через раз нотный лист забываю перевернуть, а Винт из последних сил глаза таращит. Значит, есть настоящий интерес в жизни, если такие мучения…