Йозеф Плева - Маленький Бобеш

— Нет, я купаться не буду.

— Ладно, не купайся. Я подверну штаны и только похожу по воде.

Бобеш сложил очки, сунул их в карман и пошел с Марушкой к мели. Там он повыше подвернул себе штаны и вошел в речку. Вода ему была только по щиколотку.

— А ты знаешь, не очень холодно. Здорово как!

— Я боюсь замочить юбку.

— А ты ее подними. Почему вы, девочки, носите юбки? Глупость какая! Ты бы тоже стала носить штаны, правда?

— Не знаю, я как-то об этом не думала.

— Я бы юбку не надел ни за что на свете. Когда я был совсем маленький, говорят, мне тоже надевали юбку. Но я об этом даже и не помню. А теперь юбку носит наш Франтишек. Как смешно!

— А почему мальчики ходят в брюках?

— Вот глупая! А как же нас отличить от девчонок?

— Верно.

— Я не хотел бы быть девчонкой. Они всего боятся, всегда плачут.

— Но ведь мальчишки тоже боятся и тоже плачут.

— Но не все. Признайся, ты ведь стала бы лучше мальчишкой, правда?

— Не знаю… Пожалуй, стала бы.

— Вот видишь! Тогда не бойся, попробуй, какая хорошая вода. Видишь, здесь песок, я достану рукой до самого дна. Подожди, я зайду поглубже.

— Бобеш, не ходи дальше, ты утонешь.

— А знаешь, Марушка, однажды я на самом деле чуть не утонул.

— Правда?

— Однажды, когда меня привязали к бумажному змею.

— А, это я знаю. Тогда в классе говорили.

Марушка подняла юбчонку выше колен и вошла в воду:

— Ой, какая холодная!

— Это так только кажется. Вообще-то она не холодная. Посмотри-ка, у меня вода уже по самые штаны, а я не боюсь. Иди-ка сюда поглубже.

— Не пойду, Бобеш, я намочу юбку.

Бобеш вернулся на отмель и стал разрывать песок.

— Посмотри, Марушка, что я нашел!

Это была ракушка.

— Она похожа на миску, правда? Как блестит здорово! Дай мне ее, Бобеш.

— Возьми. Посмотри-ка, а этот вот камень — как мыло. — Бобеш показал на голыш. — Ты погляди на него через очки — увидишь, какие на нем полоски и какой он гладенький. Потрогай его.

— Верно, как мыло.

— Я сейчас его как следует рассмотрю и отдам тебе насовсем.

— Мне, Бобеш?

— Да это же ерунда, я таких могу набрать сколько хочешь. На, бери.

— Это будет у меня мыло! — смеялась Марушка. — Когда я буду купать свою куклу, я ее намылю этим мылом, а потом окачу водой.

Бобеш шел против течения и поднялся на большой камень, выступавший из воды.

— Посмотри-ка, Марушка, я стою на скале. Видишь, какой гладенький камень. А если бы на такой утес налетела лодка или корабль, то разбились бы, понимаешь? Отец читал в одной книжке, как корабль налетел на скалу, скрытую под водой, и пошел ко дну. Несколько человек даже утонуло.

— Бобеш, я вылезу из воды. Мне холодно.

Бобеш все еще стоял на камне, поглаживая его ногой, а в руках держал очки. Потом он надел очки на нос и закричал Марушке:

— Марушка, посмотри, идут они мне?

Марушка повернулась к нему, да так и осталась стоять с открытым ртом. Как раз в этот момент Бобеш съехал с камня в воду. На счастье, река там была неглубокой. Через минутку Бобеш уже стоял в воде, тер себе глаза и кашлял. Потом выбрался на берег.

— Как я испугалась, Бобеш!

— Я тоже.

Бобеш снял куртку. Потом снял и штаны, остался в одной коротенькой рубашонке и весь дрожал от холода. Вода была еще холодной, майское солнышко не успело ее прогреть.

— Ай-яй-яй! — закричал вдруг Бобеш. — Очки, очки! Ведь в воде остались очки…

Бобеш только сейчас сообразил, что бабушкины очки были у него на носу. Он бросился снова в воду — как был, в одной рубашонке — и стал шарить рукой по дну. Но до дна он не доставал. И, когда он вылез, весь мокрый, из реки, в глазах его стояли слезы. Если бы на берегу не было Марушки, Бобеш наверняка расплакался бы в голос.

— Тебя побьют, да? — грустно спросила Марушка.

— Бу-бу-дут! — Здесь уже Бобеш не сдержался и зарыдал.

— Ну что ж теперь делать? — утешала его Марушка. — Меня сколько раз уже били, иногда совсем ни за что. Один раз отец меня бил, и я, конечно, плакала. А потом он стал бить меня еще, чтобы я перестала плакать. В другой раз я уже не плакала, так он меня бил до тех пор, пока я не заплачу.

И все-таки Марушке было так жаль Бобеша, что она заплакала вместе с ним.

— А ты чего плачешь? — спросил Бобеш, который сначала Марушку даже не слушал.

Но Марушка не ответила и продолжала плакать.

— Ты чего плачешь? У меня же утонули очки, не у тебя.

Марушка утирала глаза подолом юбки. Бобеш тогда сообразил, что, наверное, Марушка плачет потому, что ей его, Бобеша, жалко. И он за это в душе был ей очень благодарен, чувствовал, что любит ее. И даже давал себе слово никогда больше ни с какой другой девочкой не дружить. Только и только с ней, с Марушкой.

Когда у Бобеша немножко просохла одежда, он оделся и сказал:

— Пойдем, Марушка, домой. Ты пойдешь со мной к нам?

— Можно?

— А почему ж нельзя?

— Отец не велел мне к вам ходить. Он говорил, что у вас мало места и вы не любите, когда к вам кто-нибудь приходит.

— Места у нас, Марушка, хватит, и мама знает, что ты со мной дружишь, что мы вместе ходим в школу. Она тебе ничего не скажет.

— Бобеш…

— Что, Марушка?

— Когда будут спрашивать, куда ты дел очки, я скажу, что ты сделал это нечаянно, что очки сами упали в воду. Ладно?

— Не говори лучше, Марушка, ничего. Сегодня они, может быть, даже и не хватятся.

— Хорошо, я ничего не скажу.

— Только чтоб точно, Марушка.

— Ну ты же знаешь, что точно. Скажешь, что не брал, да?

— Нет, я врать не буду. Но сегодня бабушке очки, наверное, не понадобятся. Я вспомнил, что сегодня суббота. Отец придет домой с получкой. Значит, купит мне что-нибудь в городе: рогалик, а то и сосиски. А скажи я ему про очки, он ничего мне не даст. Сегодня я, Марушка, буду молчать, а завтра все сам бабушке скажу. Только ты сегодня ничего, смотри, не скажи, не проговорись как-нибудь.

— Не бойся, Бобеш, ни гу-гу!

В субботу вечером мать купала Бобеша и Франтишека. Франтишек отважно пытался встать на свои слабые ножки. Он хватался за края корыта, поднимался, а потом шлепал ручонками по воде. И чем больше было брызг, тем больше он радовался.

Бобеш тоже с удовольствием намылил себе голову, сделал много-много пены. Но маленький Франтишек сунул горсть пены себе в рот и заплакал. Потом намыленными ручонками стал тереть глаза, в них попало мыло, и он заплакал еще пуще.

— Что ты с ним делаешь, Бобеш? — спросила мать, возвращаясь от плиты.

— Я ничего. Он сам орет.

— Посмотри, у него полны глаза мыла и во рту мыло!

— А зачем он сует мыло в глаза и в рот?

— Ты, видно, такой же глупый, как и он. Разве он понимает, что можно, а что нельзя?

— И я не понимал, когда был маленький?

— Ты тоже порядком досаждал.

Бобеш теперь немного сердился на Франтишека. Уже не в первый раз ему доставалось из-за маленького брата. И Бобеш от этого страдал. Когда он, Бобеш, был один, то все заботились только о нем. Мать все время с ним разговаривала, а теперь — он не мог этого не заметить — мать даже не отвечала иной раз на его вопросы, сердито просила оставить ее в покое, не делать глупостей. Сегодня это было особенно обидно, потому что Бобеш даже и не видел, как Франтишек взял пену в рот. «Да-да, — думал Бобеш, — мама теперь на меня сердится, а при чем тут я?»