Николай Богданов - О смелых и умелых.

— Товарищ доктор, принёс вам трофей! Из горящего дома вытащил. Чего добру в огне пропадать, раненым пригодится.

Доктор улыбнулся: в хозяйстве как раз не было сметаны. Взяли бочонок. Но тут же доктор подумал: «А вдруг эта сметана отравленная?» Коварные враги, отступая, отравляют даже воду в колодцах. Может, и в бочонок яду подсыпали. Как тут быть? Исследовать? Но в санбате не было химической лаборатории. Попробовать? Но кто же решится?

И есть опасно, и выбрасывать жалко… Вдруг кто-то вспомнил про чёрного кота:

— Пускай Василий опробует. Кошки — они в сметане хорошо разбираются. Плохую нипочём есть не станут.

Вот налили полное блюдечко и говорят:

— А ну, Вася, сослужи службу, определи качество.

Кот подошёл к сметане, отведал, облизнулся, расправил усы лапой и зажмурился: «Хороша! Давно не ел сметаны в походной жизни!»

С удовольствием вылизал блюдечко.

Все смотрят на кота — что с ним теперь будет? А Васька мурлыкнул, калачиком свернулся да и заснул. Кот спит, а люди вокруг волнуются.

— Отравился наш Васька, — говорит медсестра. — Смотрите, у него коготки уже вытягиваются… Умирает, бедняжка!

— Да нет, это он мышей во сне видит, — говорит санитар. — Вот когтищи-то на них и настраивает!

А пока спорили, Васька проснулся, потянулся — да снова к сметане! Ну, тут ему дали ещё. И пошла сметана в борщ и в галушки: трофей пригодился.

В другой раз подъезжает к палаткам батальона грузовик, а из него осторожно высаживаются легко раненные солдаты, и у каждого в одной руке винтовка, а под мышкой банка с вареньем.

— Товарищ доктор, принимайте для раненых подарок. В помещичьем доме нашли. Сластёна был фашистский помещик. Семи сортов варенье. Вот малина — хороша от простуды; вот клюква с орехами — жажду утоляет… Извините, одну банку разбили!

Доктор варенье принимает — и опять к чёрному коту:

— А ну, Василий, проверь!

А любопытный кот уже сам в банки заглядывает. Всё по очереди исследовал. Не понравилась ему только клюква, но и её отведал.

Пьют бойцы чай с вареньем и похваливают чёрного кота:

— Ай да кот у нас, ай да Васька, учёный химик!

— Герой, жизнью своей рискует!

— Правильный нам кот попался!

Васька среди них расхаживает, спину выгибает, словно доволен, что на войне пригодился, и в ответ мурлыкает:

«Прр-равильный, прр-равильный…»

Всё сходило ему благополучно.

Но однажды в санбат принесли самого обыкновенного молока. В захваченном нами городе всё фашисты пожгли, а магазин с молочными продуктами оставили. В нём полно молока, сыров, масла. Большая работа для Васьки!

Налили ему молока. Стал кот пробовать. Вдруг как отскочит от блюдца, усы отирает, лапки отряхивает и на всех смотрит. Что-то не то! И сразу заболел у него живот.

Встревожился весь санбат: чёрный кот отравился!

Раненые волнуются, сёстры чуть не плачут. Врач кота лекарствами поит. Насилу отходили Ваську. Но после этого случая кот забастовал: не хочет ничего пробовать, и кончено.

Его уговаривать начали. Стыдили даже:

— Что же это ты, Васька, струсил?

Кот ни в какую! Не ест ни колбасы, ни сала. Сам себе диету назначил. Похудел, шерсть у него потускнела. Ходит мрачный, даже не мурлычет.

Стали думать да гадать: как быть, что делать?

А тут наступила весна, и война окончилась нашей победой.

К лету из санбата выписались все раненые, и Васька окончательно поправился. Он отыскивал в траве какие-то лекарственные растения, жевал их и сам себя вылечил. Принял свой прежний франтоватый вид — снова шерсть заблестела, усы поднялись кверху — и опять привадился к лакомствам.

Иногда главный врач его спрашивает:

— Ну, Василий, если война случится, ты с нами опять поедешь?

Васька изогнётся, проведёт ему по сапогам своим чёрным боком и промурлычет:

«Хор-рошо, пр-роедемся…»

— Я знаю, ты у нас кот храбрый.,

«Хр-рабрый, — отвечает Васька, — хр-рабрый…»

Вот и вся история про чёрного кота.

И на войне любят над новичками посмеяться. Попадёт в роту необстрелянный солдат, так обязательно найдутся шутники, чтобы над ним потешиться. Вот и с Бобровым так, — донимал его бойкий, смешливый старожил роты, боец Васюткин. Смекалистый, ловкий парень, бывший до войны парикмахером. Юркий такой, вёрткий. С начала войны ни разу не был ранен, а на груди уже медаль «За отвагу».

А Бобров пришёл из степного колхоза, медлительный сибиряк, увалистый, спокойный. И, несмотря на такой сибирский характер, попав на передовую, вначале пугался. Правда, с опозданием, когда пуля просвистит, он голову наклонит; мина разорвется и осколки мимо пролетят, он присядет.

Васюткин стукнет ему штыком по каске, он к земле припадет. И все смеются:

— Что, не пробила? Поищи, поищи её, на ней твои инициалы! Специально тебе отливали! Ха-ха-ха!

Бобров не сразу разбирался, что это шутка, и просил без обиды:

— Други, вы меня не шибко пугайте, а то я с испугу злой бываю, беду могу сделать.

Все ещё пуще смеялись.

Послали их как-то в секрет — Васюткина часовым, а Боброва подчаском.

По дороге Васюткин всё беспокоился:

— Бобров, а ты, в случае чего, не сдрейфишь? А? Ведь секрет — это дело рисковое… Будем совсем одни, впереди наших позиций. На ничьей земле… Гляди в оба!

— Ладно.

— Да не складно, тут может быть как раз не ладно! Мы за ними смотрим, а они, глядишь, нас высмотрели… Не успеешь оглянуться…

— Ничего.

— Ну, а в случае чего? Ты с гранатой хорошо обращаться можешь? Винтовка у тебя в порядке? Труса не спразднуешь?

— Если не напугаюсь…

— Ты уж, пожалуйста, не пугайся, сам погибай — товарища выручай… По совести действуй.

— Буду действовать по уставу.

— Вот-вот, как положено…

Признаться, Васюткин за войну несколько уж подзабыл, что там сказано в боевом уставе, он считал себя достаточно опытным бойцом, чтобы действовать и по собственной смекалке.

А неопытный Бобров, идя на позицию, всё пытался себя подкрепить наукой, полученной в запасном полку. «Обыкновенный окопчик, пускай и впереди позиций, что ж такого? В уставе сказано: подбежал враг к окопу, вначале встречай его гранатой, затем осаживай залпом из оружия, а потом с криком «ура» переходи в штыки. Вот и всё. Чего же тут хитрого?» — думал он и, успокоившись, помалкивал.

Но Васюткин не унимался:

— Ты, главное, не теряйся. Нет такого положения, из которого нет выхода. Мы в белых халатах, каски у нас и то зубной пастой смазаны. Невидимки… Кто нас, мы сами каждого убьём! Разве у нас товарищей нету, нешто мы одни? По две гранаты — это по два друга; у тебя штык-молодец — ещё боец; у меня автомат — это сорок солдат!

Так Васюткин насчитал чуть не роту.

Только когда пришлось ползти по снегу, он притих. В окопчике приложил палец к губам и зашептал на ухо: