Борис Изюмский - Алые погоны. Книга вторая

У Семена исчезла былая мешковатость. Его движения, повороты сильного торса, шаг — оставляли впечатление легкости, гибкости, а лицо приобрело недостававший ранее отпечаток твердости.

Спектакль окончился рано, и Сергей Павлович повел ребят к себе домой, поить чаем. Жена Боканова, по своему обыкновению, радушно стала угощать гостей. Сидя за столом, заговорили о Стаховиче из «Молодой гвардии».

— Слизняк! — с гадливым презрением бросил Владимир. — Да попадись я раненым в руки фашистов, я бы постарался убить следователя, в худшем случае — себя, если бы почувствовал, что силы иссякают и я не выдержу…

Боканов посмотрел в его смелые глаза, в самую глубину их и подумал: «Не рисуется… Это — зрелость». Она пришла в виде серьезных комсомольских дел, реферата «О приоритете советской науки», ответов на уроках логики. Сказалась в сплоченности коллектива, умении трудиться, сдерживать себя и быть исполнительным. Зрелость раскрылась в правдивости, смелой критике, страстной вере в дело победы коммунизма.

— Для нас, — убежденно сказал Семен, — общественный долг — учеба. И в ней, как в бою, победа сама не приходит.

Сергей Павлович ясно представил: вот сейчас, пока они здесь пьют чай, в классе над партой склонился Снопков или Братушкин, перед ними «Краткий курс истории ВКП(б)», томик ленинских сочинений. Они могли бы ограничиться учебником, но пытливый ум заставляет их до полуночи сидеть над конспектом, рыться в газетах и журналах.

— Вчера в спальне, — вспомнил Ковалев, — мы долго спорили, когда будет построен коммунизм? Один скептик говорит; «Не раньше, чем лет через пятьдесят, — пережитки капитализма в сознании, знаете как сильны!» А я думаю, товарищ майор, — гораздо быстрее, ведь за тридцать лет сколько мы успели сделать — народы сдружили, страну превратили в индустриальную, сельское хозяйство коллективизировали. Да мало ли еще что… Вот мы здесь, в училище, всего пять лет, а как изменились! Я по себе чувствую… Сказали бы мне сейчас: «Для тебя нет никаких писаных законов, делай, что хочешь». И я уверен, гадостей не делал бы, не бездельничал, — мне это все не по сердцу. Просто я это внутренне не принимаю. А ведь те, что после нас учиться будут, гораздо лучше нас станут…

… Юноши посидели еще немного и, распрощавшись, ушли в училище. Часы в столовой пробили половину двенадцатого. Сергей Павлович включил радио. В последних известиях передавали о только что построенном блюминге, о героях колхозных полей, о лесопосадочных машинах, — и эти простые, казалось бы, обыденные слова, звучали, как чудесная поэма, как лучшая музыка, какая только может быть.

«Построим, скоро построим, Володя!» — пообещал Боканов, мысленно продолжая недавний разговор.

Из репродуктора донесся шум Красной площади, автомобильные гудки.

— Помнишь? — спросил Сергей Павлович у жены, и она утвердительно кивнула головой, без слов зная, о чем он спрашивает. Как забыть ночь, в которую бродили по Москве, рука в руку, прислушиваясь к притихшему дыханию столицы?

— Видела, какие они? — пытливо приблизил он свое лицо к лицу Нины Васильевны и серые глаза его были ласковы. И этот вопрос, не имеющий никакого отношения ни к прослушанной передаче, ни к мыслям о Москве, — тоже безошибочно поняла Нина Васильевна.

— Славные, — сказала она.

— Могут отправляться в самостоятельный полет, — тихо произнес он и привычно потер рукой загорелую щеку. — Созрели… И к нам приходит зрелость. Научились находить тропу к каждому. Поняли — душевная теплота, близость здесь очень нужны, но это не снимает справедливую строгость и требование «пробовать человека на алмаз». Ясно стало — воспитателю никогда нельзя успокаиваться, надо неутомимо искать новые приемы, совершенствовать технику беседы, искусство сдержанности, концентрации воли. Понимаешь, даже осанка, даже выражение лица — немаловажные детали нашего дела. Зрелость — в несуетливости, в продуманности работы и, если хочешь, во вчерашнем объединенном педсовете нашего коллектива офицеров с учителями мужской школы им. Чкалова. Знаешь, какой вопрос мы совместно разбирали: «Какими методами добиваться воспитанности учащихся?».

Сергей Павлович сел на диван рядом с женой, она ласково провела рукой по его светлым, слегка вьющимся волосам.

— Знаешь, Нина, теперь движение вперед у нас будет увереннее, — убежденно сказал он, — появился опыт, крепкий фундамент традиций, сила здорового коллектива, им только управляй… А в коллективе хорошие качества быстрее распространяются. И, — Сергей Павлович внимательно посмотрел на жену, как бы проверяя себя, не заблуждается ли, — боюсь показаться самоуверенным, но, мне кажется, у нас самих появилась та «микронная точность» в работе, о которой я, помнишь, летом писал Алексею Николаевичу… Мы овладеваем технологией своего дела. Уже знаем, как при различных обстоятельствах разговаривать с воспитанником, встать, посмотреть, улыбнуться выразительно промолчать, как должно управлять своим голосом, настроением и жестом. Знаем, что взгляд может передавать гамму чувств — от добродушия до суровости. Даже приветствие, армейское приветствие, при всей своей уставной однотипности, имеет в наших условиях десяток оттенков — от холодности до душевного расположения. Это и дает ажурную тонкость в нашей работе…

Он остановился, снова пытливо посмотрел в глаза жены, нашел в них подтверждение и успокоенно откинулся на спинку дивана. Помолчал, прислушиваясь к чему-то в себе. Сказал негромко, мечтательно:

— Я, Ниночка, совершенно ясно представляю наше Завтра, которому готовим мы в училище не только воинов, но и просто хороших граждан. И уверяю тебя, они будут достойными своего времени!

Психологию преподавал в первой роте крупный, бритоголовый, с близорукими глазами, майор Бадаев. Предметом ребята очень заинтересовались. Даже Савва Братушкин, — вначале относившийся скептически к новому предмету и ворчавший: «Загромождают программу, дали бы побольше военных дисциплин», — вскоре говорил одобрительно:

— Толковое дело. Воспитывать бойцов будем — пригодится. Я недавно читал высказывание одного генерал-полковника авиации: «Мои успехи в авиации на 99 процентов относятся к умению изучить и совершенствовать себя». Герой Советского Союза так высказался!

Поэтому, когда майор Бадаев предложил написать домашнее сочинение; «Как я воспитываю свою волю», — выпускники охотно принялись за работу. Сколько было споров, поисков нужной литературы, обдумывания плана.

Сергей Павлович попросил Бадаева дать ему эти сочинения. Он читал их весь вечер, но о затраченном времени не пожалел.

«От природы хилый, худенький, — писал Ковалев, — я, когда попал в училище, где уже не было заботящейся обо мне матери, сразу столкнулся с рядом препятствий.