Борис Изюмский - Алые погоны. Книга вторая
- Название:Алые погоны. Книга вторая
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Ростовское областное книгоиздательство
- Год:1950
- Город:Ростов-на-Дону
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Борис Изюмский - Алые погоны. Книга вторая краткое содержание
Повесть «Алые погоны» написана преподавателем Новочеркасского Суворовского военного училища. В ней рассказывается о первых годах работы училища, о судьбах его воспитанников, о формировании характера и воспитании мужественных молодых воинов.
Повесть в дальнейшем была переработана в роман-трилогию: «Начало пути», «Зрелость», «Дружба продолжается».
В 1954 г. по книге был поставлен фильм «Честь товарища», в 1980 г. вышел 3-серийный телефильм «Алые погоны».
Повесть была написана в 1948–1954 г.г. Здесь представлена ранняя версия второй книги повести, вышедшая в 1950 году в Ростовском книжном издательстве.
Алые погоны. Книга вторая - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
И, как обычно в таких случаях, начались откровения, признания, «разоблачения».
— А помните, — обратился Семен Герасимович к Володе, поглаживая вьющуюся бороду, которая почти достигла ордена Ленина на груди, — я однажды пришел в класс, а на доске написано: «Дано, что Сёма лезет в окно. Доказать, долго ли он будет влезать».
— Это мы… это мы… — захлебываясь от хохота, объяснял Володя, — не успели стереть…
— А помните, — спрашивает своих соседей немолодой, худощавый географ с высоким шишковатым лбом, — помните, года два назад, перед моим уроком, на классной доске кто-то нарисовал ряд пробирок. Каждую из них назвал предметом. Одну — физикой, другую — литературой, третью — математикой. Над рисунком общая надпись — «Процент воды». И в каждой из пробирок показан разный уровень этой воды. Выше всех была линия воды у пробирки с надписью: «География». Я сделал вид, что не понял рисунка, но критику, признаюсь, принял.
— Увы, рисовал это я, — смиренно признался Павлик Снопков.
Большой любитель подурачиться: смешно подвигать ушами, волосами, словно съезжает парик, — он оставался баловнем роты, как самый молодой в ней и непоседливый. Сейчас он походил на колобок — круглолицый, с маленьким носом-репкой и темными щелочками быстрых, плутоватых глаз. Все знали его привычки становиться на носки при разговоре, ухарски то и дело приподнимать и опускать на свою голову шапку, рассеянно дергать собеседника за палец. За последние годы Павлик мало подрос, очень переживал это и решил несколько поправить дело — пойти в танковое училище. Кроме прочих соображений, привлекали высота танка и… право носить галстук.
— Я рисовал, — повторил Павлик, — вы простите по молодости лет, — он скорчил покаянную физиономию.
— Ничего, ничего, — не обижаясь ответил географ, — на то и ваши ответы, сударь, не лишены были порой одного существенного недостатка.
— Когда нетвердо знали урок, вдруг вспоминали, что приехали с Украины и начинали ввертывать «пехай», «мабуть», напрашиваясь на снисходительность.
Уличенный Павлик с комическим вздохом сожаления признался и в этом маневре.
Савва Братушкин, ловко орудуя ножом, делил поросенка.
— Савва, мне пятачок!
— Товарищи, это несправедливо, почему он весь хвостик присвоил себе!
— Своя рука — владыка!
На другом конце террасы Виктор Николаевич Веденкин извлек из своей неразлучной полевой сумки какую-то тетрадь, в слегка пожелтевшей обложке. Передавая Ковалеву, сказал:
— Это ваша работа по истории… Пять лет назад писали… Сохраните как документ роста…
Володя с любопытством стал перелистывать тетрадь.
— Неужели это я писал?! — поражаясь, спрашивал он у Веденкина, — да неужели же я?
Ребята начали вспоминать, какими они приехали в училище, свой самый первый день здесь. Андрей явился в валенках, подшитых снизу резиной от противогаза, у Павлика Снопкова на шею намотан был длинный клетчатый шарф; Вася Лыков, — милый Василёк, не доживший до этой счастливой минуты выпуска, — как сел в час приезда, в углу комнаты, на огромный «сидор» — мешок с домашними пирогами и семечками, так и не встал весь день, — воинственно озирался: не думает ли кто покуситься на его единоличное добро?
Сейчас ребята вспоминали обо всем этом с недоумением: неужели они были такими и еще сравнительно недавно?
— Это, детки, называется, — с комичной назидательностью воскликнул Павлик, — процессом очеловечения!
Правой рукой он обнял сидящего рядом Геннадия, прошептал на ухо:
— Хорошо, что мы вместе едем… хорошо, друг…
Вдруг вскочил, лукаво блеснув щелочками глаз, объявил:
— Товарищи, открою вам тайну, — он опасливо отодвинулся от Пашкова и выкрикнул раздельно:
— Геша… пишет… стихи!..
Для всех это было полной неожиданностью. Геннадий, хватая друга за руку, тянул его сесть, шептал испуганно:
— Павка, оставь… вот придумал… ерунда…
Но Павлик не унимался:
— Товарищи, он должен прочитать вслух свое последнее стихотворение, посвященное нам!
Поднялся шум, ребята аплодировали:
— Гошенька, давай!
— Тише!
Геннадий встал. Глаза у него сияли, лицо вдохновенно пылало и весь он показался Сергею Павловичу необыкновенно красивым, таким он никогда еще не видел его. Взволнованным голосом он прочитал:
Друзья мои! Сейчас я с вами…
Хотел бы с вами быть всегда,
Чтоб тень разлуки между нами
Не пролегала никогда.
Друзья мои! Вас всей душою
Позвольте мне благодарить.
Ведь вы — училище родное
Меня учили так любить,
Как любит брат родного брата,
Как любит сын свой отчий дом,
Свой милый край, свою отчизну,
Которой жизни отдаём!
Когда смолкли возгласы одобрения, — к собственным поэтам обычно снисходительны, — и Геннадий опустился на скамью рядом с Бокановым (по правую руку от него сидел Володя), они стали вспоминать день приезда Сергея Павловича в училище, самое первое знакомство в классе.
— Вы нам обещали тогда: настанет день — снова соберёмся и скажем: «Мы дружно жили и не плохо работали». Так и получилось! — с удовлетворением воскликнул Андрей.
Помните, — спросил Ковалев у Сергея Павловича, — я как-то был у вас дома, а вы задали вопрос: «Вы знаете, Владимир, отрицательные черты своего характера?» «Знаю». Вы на меня вопросительно посмотрели. «Неуравновешен, вспыльчив», — начал я перечислять. — «Всё?» «Ну и… грубиян». «То-то», — сказали вы, а глаза у вас смеются, будто говорят: «А все же я заставил вещи назвать своими именами».
Боканов не помнил такой беседы, — мало ли их у воспитателя, но ему было очень приятно, что для Володи этот разговор ее прошел бесследно. «Если бы я жизнь начинал снова, — почему-то подумал он, — я бы снова стал учителем»…
К Боканову подошел Семен.
— Разрешите обратиться, товарищ майор?
— Пожалуйста, — удивился такой неуместной официальности Сергей Павлович.
Сохраняя невозмутимость, Семен про тянул Боканову распечатанную пачку папирос:
— Прошу не отказать…
Вчера выпускников зачислили на курсантское довольствие и выдали по 30 пачек папирос. За все время «соглашения» никто ни разу не нарушил слова. Только под Первое мая Гербов подошел к Боканову с просьбой:
— Разрешите завтра побаловаться?
— Не разрешаю, — улыбаясь, но твердо сказал тогда воспитатель.
Сегодня срок договора истек.
Боканов взял папиросу у Семена, повертел в нерешительности.
— Давайте продлим наш конкордат, — предложил он.
— Да ведь выдают, — притворно сокрушаясь, вздохнул Гербов и мотнул головой, показывая на папиросы.
— А вы вместо них шоколад берите, — посоветовал майор, улыбаясь.
Семен на секунду заколебался.
— Эх, ладно! — решительно махнул он рукой, — выкурим последнюю в жизни! Разрешите, товарищ генерал? — обратился он к Полуэктов у и, получив разрешение, закурил с Сергеем Павловичем. Главное дело тут было не в курении, а в мальчишеском желании открыто, при самом начальнике училища, подымить.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: