Айрин Хант - Недобрый ветер

Хорошо хоть, мы не разучились смеяться! Нет смысла горевать — потерянного не вернешь, — и я старался думать о чем-нибудь другом. Но время от времени мои кулаки сами сжимались и мне чудилось, как костяшки пальцев врезаются в гнусную рожу хозяина сапожной лавки. Несмотря на случившееся, мы все же были не столь бедны, как в иные времена. У нас оставался кулек с печеньем, который дала нам Эмили, мешочек орехов, а у Джоя набиралось четыре доллара с мелочью. Еще несколько месяцев назад это казалось бы нам огромным богатством. Миль десять мы проехали в грузовике фермера и еще пять отшагали пешком. К вечеру нам повезло: мы нашли подходящее место для ночлега. Это была сельская школа, витки дыма над трубой говорили о том, что в печи оставлен на ночь огонь. Если удастся проникнуть внутрь, мы сможем отдохнуть в тепле до утра. К нашей радости, дверь оказалась не заперта. Засов был сломан, но, видимо, никого это не тревожило. Вскоре мы поняли, в чем дело — внутри не было ничего, представляющего хоть малую ценность: десятка два парт, поломанных, обшарпанных, залитых чернилами, Еще тут был допотопный глобус, несколько обтрепанных учебников и щербатая доска, на которой, очевидно, рукой учителя было написано: «Приведите к общему знаменателю», а остальная часть задачки была стерта. Эта надпись вызвала у меня грустную улыбку, уж и не знаю почему. Класс выглядел неуютным. Представляю, как он надоел ребятам! Из любопытства мы обшарили все столы и парты, но ничего особенного не нашли. Кроме того, мы смертельно устали, поэтому, придвинув две парты к большой печи, мы уселись на них, протянув ноги к теплу. Достав четыре кругляша печенья и пригоршню орехов, мы поужинали, потом поговорили о том о сем, стараясь не касаться унизительного происшествия в сапожной лавке. Вскоре классная комната наполнилась мраком, и мы улеглись прямо на пыльном полу, накрывшись одеялом, которое подарила нам Эмили. Несмотря на заботы и неприятности, мы спали глубоким сном. С первым проблеском утра я проснулся и, тихо поднявшись, подошел к давно не мытому окну. Я долго стоял так, глядя на рассвет, стараясь привести в порядок свои мысли. Необходимо выработать какой-то план, денег Джоя хватит лишь на то, чтобы еще несколько дней не умереть с голоду; если повезет, днем будем ехать на попутных машинах, а ночь коротать где-нибудь в тепле. В конце концов, Небраска не так уж далеко, там мы разыщем Лонни, а Лонни не даст нас в обиду. Но тут мне пришло в голову, что нельзя же в один прекрасный день просто постучаться в дверь Лонни и сказать: «А вот и мы. Усыновите нас, пожалуйста!» Я не ребенок и понимал это. Мы должны каким-то образом доказать Лонни, что сами можем себя прокормить и нуждаемся только в его дружеском участии. Джой беспокойно заворочался и проснулся.

— Завтракать будем? — спросил он.

Какой-то миг я не знал, что ответить, потом сказал, что надо поскорее проваливать. Найдем что-нибудь съестное по пути.

Завтракали мы в следующем городке. Я заставил Джоя съесть яйцо с жареным хлебцем и выпить чашку горячего какао. Сам выпил одно какао, убедив Джоя, что не голоден. Человек, повинный в потере двадцати долларов, должен под тянуть ремень потуже.

Следующие несколько недель мы все больше брели пешком. Подвозили нас изредка, обычно в фермерских грузовиках. Иногда кто-нибудь вез нас целых пятьдесят миль, а раза два или три настоящий праздник — добрые водители угощали нас горячей сосиской или плиткой шоколада. И спали не на улице — то в подъезде какой-нибудь конторы, то в железнодорожном депо, а в теплую ночь — и в стогу сена; несколько раз нас пускали переночевать за двадцать пять центов, по деньги Джоя таяли на глазах, и мы стали беречь каждый цент — еда все-таки важнее, чем ночлег. Ветры дули все сильнее, снег становился глубже, и я беспокоился за Джоя. В штат Канзас мы пришли в феврале, и свирепая стужа легко могла свалить нас с ног — ведь мы недоедали и ослабли в дороге. Как ни странно, но Джой оказался выносливее меня. Ко мне прицепился кашель, который усиливался с каждым днем, и Джой потратил последние десять центов на лекарство. Когда мне бывало совсем невмоготу, Джой ходил просить подаяние один. Борьба за существование давалась нам труднее и труднее. И лишь та мысль, что с каждым днем мы все ближе к Лонни, поддерживала наш дух. Действительно, заветная цель приближалась, но мы платили за это дорогой ценой.

Мы достигли штата Небраска в последнюю неделю февраля, вконец уставшие, голодные, без гроша в кармане. Джой пробовал заработать несколько монет пением и игрой на банджо, но его пальцы деревенели на студеном ветру, а прохожие, погруженные в свои заботы, торопились мимо, не обращая внимании на просительные взгляды певца. Лишь однажды ему повезло — добрый мясник, услышав пение Джоя, подарил ему несколько говяжьих костей. Подарок на редкость ценный! Мы отыскали самый невзрачный дом — в нем, должно быть, живут такие же бедняки, как мы. Так и оказалось. Хозяин, дряхлый старик, согласился сварить кости на своей плите за порцию супа. Он был добрый, очень тихий и, кажется, немного не в себе. Ни о чем нас не спрашивал, но нахмурился, когда у меня случился долгий приступ кашля; потом взял мои ветхие ботинки, которые я снял, чтобы просушить у огня, и долго возился с ними, вставляя картонные стельки. Когда мы собрались уходить, он подарил мне пару грубошерстных носков и дрожащим старческим голосом посоветовал не мочить ноги. Мы часто спрашивали у встречных людей дорогу и постепенно все приближались к Омахе. Меня трепала лихорадка, но я не сказал об этом Джою, не сказал и о боли в легких. Он, наверное, думал, что у меня просто дурное настроение, когда я огрызался на его вопросы или же оставлял их без ответа. Знал бы он, как я болен, ну да откуда ему знать — я же ничего не говорил.

Однажды в полдень у железнодорожных путей мы наткнулись на ветхую лачугу из просмоленной бумаги, и Джой спросил женщину, стоявшую на пороге, не даст ли она нам чего-нибудь поесть. Я молча глядел на нее, и мне показалось, что у нее тоже жар. Влажные воспаленные глаза, нездоровый румянец на щеках, худющая, изможденная. Видно, мы выбрали неподходящее для попрошайничества место. Женщина закричала на Джоя, словно он совершил тяжкий проступок:

— Чего ты хочешь? На что рассчитываешь? — голос у нее был пронзительный, дикий. — Что я буду кормить каждого бродягу? Мои собственные дети едят раз в день.

На нее было страшно смотреть, страшно слушать. Глаза безумно блестели. Мы замерли, не зная, что сказать, как поступить, и вдруг она разрыдалась, точь-в-точь как Флоринда, когда у нее случилась истерика на пожаре. Я отвернулся, испытывая и жалость и злость.

— Могли бы просто ответить «нет», и делу конец, — буркнул я. — Все ясно и без подробностей.