Айрин Хант - Недобрый ветер

— Он ведь калека, — шепнула мне Дженни, — правда, мало кто это знает. Сам он никогда об этом не говорит и ведет себя как здоровый человек. В детстве он перенес полиомиелит и не может ходить без посторонней помощи.

Голос диктора зазвенел от волнения: «Военный оркестр сыграл марш в честь президента. Мистера Рузвельта встречает Чарльз Эванс Хьюз, председатель верховного суда, который сам едва не стал президентом в 1916 году…»

— Ты про это знал? — спросила Дженни. — Его уже называли президент Хьюз, а когда подсчитали последние голоса, оказалось, что избран Вудро Вильсон.

Она смолкла, и я снова мог слушать диктора.

«Ветер развевает седины мистера Хьюза, мистер Рузвельт очень бледен; он опускает правую ладонь на Библию…»

Мне передалась приподнятость Дженни. Я услышал незнакомый голос, повторявший вслед за верховным судьей слова присяги:

«Я, Франклин Делано Рузвельт, торжественно клянусь, что буду верой и правдой выполнять обязанности президента Соединенных Штатов; в меру своих сил и возможностей буду соблюдать защищать и отстаивать конституцию — и да поможет мне Бог!»

Дженни делала вид, что не замечает, как я взволнован, Она сидела по-мальчишечьи, верхом на стуле, сцепив пальцы обеих рук на спинке.

— Смотрите же, мистер Рузвельт, — бормотала она. — Я убедила Лонни голосовать за вас. Не подведите меня, покажите, на что вы способны.

«Это день национального очищения», — начал свою речь новый президент. Интересно, о чем сейчас думает мистер Гувер? Я слушал, не понимая всего, но вдруг будто речь зашла обо мне самом: «Единственное, чего надлежит страшиться, это самого страха, страха безликого и беспричинного».

«Нет, господин президент, вы просто не знаете всего, — думал я. — Для страха есть веские причины».

«Народ ждет действий, — продолжал Рузвельт, — действий немедленных, безотлагательных… Мы должны уподобиться хорошо обученной и дисциплинированной армии, готовой идти на жертвы ради общего блага»…

Дженни что-то записывала в тетрадь, готовя заданный на понедельник урок. Мы дослушали речь до конца, потом она выключила радио и подняла на меня глаза:

— Ну, что ты скажешь?

— Я не все понял, но то, что до меня дошло, внушает некоторые надежды. Видно, у него есть план, как помочь людям.

— Когда мы с Лонни говорим о Рузвельте, то всегда спорим. Лонни твердит: «Поживем — увидим», а я в Рузвельта очень верю. Готова поспорить, что от него всем нам будет прок.

У нее был такой забавный вид — лицо серьезное, а сама не то подросток, не то девушка; то дурнушка, то милашка.

— Так хочется ему помочь. Вырасти бы поскорей и стать министром. Я бы себя не щадила, лишь бы народу жить стало полегче. — Она с подозрением посмотрела на меня. — Ты думаешь, я дурочка, да?

— Нет, ничего такого я не думаю. Честное слово!

— Почему ухмыляешься? Кстати, впервые вижу твою улыбку.

— Я от рождения неулыбчивый.

— Точь-в-точь как Лонни. Такой же хмурый, но и его смешат мои рассуждения о политике.

— Твои ровесницы обычно заняты совсем другим.

Она кивнула.

— Знаю. Меня и в классе многие считают чокнутой.

— Наверное, другие девчонки не советуют взрослым, за кого им голосовать.

Она застенчиво улыбнулась.

— Уверен, что Лонни слушается тебя.

— Пожалуй, — согласилась она, поджав губы. — Бабушка говорит, что он у меня на поводу, но это не так. Командовать я не люблю, но мне нравится убеждать.

Тут я рассмеялся и сам удивился — давно не слышал собственного смеха. Дженни была довольна.

— Тебе, видно, получше.

— Тебе спасибо!

Она покрылась густым румянцем, но держалась просто, без кокетства. С минуту молчала, уставясь на меня, а потом сказала:

— В ту ночь, когда мы с Лонни ехали за тобой, он сказал мне, что ты ровесник покойного Дэви.

Я считал, что мне не стоит говорить на эту тему, и промолчал, но она продолжала:

— Я так любила Дэви и тетю Элен. Она была мне вместо мамы. После смерти Дэви она так и не смогла оправиться. И меня как будто меньше стала любить, да и с Лонни у них что то приключалось. Бабушка мне ничего не говорит, а у Лонни я, конечно, не спрашиваю. Не мое это дело. Но я часто вспоминаю тетю Элен, и мне ее очень-очень жаль.

Мы проговорили с ней до самого вечера. Когда случались приступы кашля, она давала мне лекарство и подкладывала дрова в печь. Дженни была младше меня на год с лишним. Иногда она казалась ровесницей Джоя, а порой рассуждала совсем как взрослая. Мы два раза сыграли в шашки, В первой партии она разбила меня в пух и прах, а во второй явно поддавалась. Потом читала мне вслух газету, ее голос вдруг стал нравиться мне. Я слушал с закрытыми глазами и незаметно задремал, а когда проснулся, она возилась у плиты, готовя ужин. Я следил за ней и сравнивал с Эмили. Конечно, Дженни совсем не красавица, но в ней было много дружелюбия и доброты. Уж не влюбился ли я?

— Дженни, ты когда-нибудь носишь серьги? — спросил я. Нет, что ты, они мне не идут! — ответила она, не повернув головы.

Ну вот, все ясно. Девушка, которую я полюблю, должна обязательно носить серьги.

Но тут я вспомнил про Джоя, и все остальные мысли и заботы отступили на задний план.

Я хоть и выздоравливал, но плохо спал по ночам: мысли о Джое причиняли мне боль. Я старался думать о других вещах, убеждал себя, что, конечно же, Лонни отыщет Джоя, что дела у нас пойдут на лад, мм найдем надежное пристанище. Я пытался строить планы на будущее, но из этого ничего не получалось. Воспоминания упорно преследовали меня, навевая тоску и одиночество. Я вспоминал Джоя и Хови на углу улиц Рэндолф и Уобаш в Чикаго. Джой пел, слегка фальшивя, а Хови играл на банджо и беспечно подмигивал Джою, у обоих был такой вод, точно они вышли погулять и пошалить перед сытным ужином, который ждет их в родительском доме. Память скакала галопом: вот Джой подмигивает мне с заднего сиденья «Кадиллака» Чарли; а вот вручает Эмили шкатулку с десятицентовиками; его горящие гневом глаза в тот последний вечер…

Когда Лонни возвращался домой, я встречал его вопрошающим взглядом; Лонни понимал меня без слов. И всякий раз грустно качал головой. Он проверил все места заключения — Джой легко мог угодить туда за бродяжничество, связался с полицейскими участками в радиусе пятидесяти миль, но пока еще не напал на след.

— Может, он доехал на попутных машинах до Чикаго и вернулся домой? — однажды высказал предположение Лонни. — Множество грузовиков идет отсюда в Чикаго. На месте Джоя каждый здравый человек поступил бы именно так, а у Джоя голова варит. Может, это и есть ответ.

Но я в такую возможность не верил. Конечно, я не мог утверждать, что Джой по-прежнему меня любит, и все-таки был убежден, что он тоже ищет меня; он бы не отправился домой, на Джоя это непохоже. Лонни, однако, настаивал на том, чтобы проверить все варианты, я дал ему наш домашний адрес, и целый вечер он корпел над письмом.