Эдуард Пашнев - Девочка и олень

Мать Тани жила у Савеловского вокзала в старом доме с балконами и статуями, изображающими рабочих разных специальностей. Дверь открыла пожилая женщина. Она не успела ничего сказать, потому что за ее спиной раздался воинственный клич:

— Он пришел! Папа пришел!

И по длинному коридору навстречу тянувшему руки присевшему на корточки Марату промчалась малышка в матрешковом платочке. Надя только и успела увидеть мелькнувшую красную косынку и выскользнувшие по локотки из платья ручонки, которые обвили шею вожатого. Дочь в самое ухо что-то зашептала отцу, косясь одним глазом на дверь в боковую комнату, и Марат, засмеявшись, сказал:

— А люди, которые прячутся, могут выходить. Они разоблачены.

— Выдала все-таки, — раздался голос Тани. — Ну, погоди, папина дочка. Здравствуй, Надя! Как здорово, что ты пришла, — очень искренне обрадовалась она. — Значит, я ничего не потеряла. Раздевайся, мама чай поставила. Мы сейчас хорошо так посидим, по-семейному.

— А ты почему нарушаешь правила игры? — сказал Марат, опуская Дуську на пол. — Ты почему здесь?

— Ушла я. Каждый раз одно и то же и одни и те же пошлости. Да еще эта дама пришла, которую я не выношу. Но вы, сеньор, опоздали на полчаса.

— У нас есть оправдание. Мы тебе сейчас расскажем, — обернулся к своей спутнице вожатый.

— Да, мы сейчас расскажем, — смущенно подтвердила Надя.

Дуська, предоставленная самой себе, преградила незнакомой тете в очках дорогу, и некоторое время они друг друга с интересом разглядывали. Дочь Марата была похожа на Аленку с шоколадной обложки: деревенский платочек, румяные щеки, голубые глаза и соломенные волосы. Дуська не сумела составить мнения о тете путем простого рассматривания.

— Ты кто? — спросила она в упор.

— Она президент, — сказал Марат и положил Дуське ладонь на макушку.

Но дочь сердито сбросила его ладонь движением головы.

— Президент кого?

— Президент всего красивого на земле.

— И президент меня?

— И тебя, если учесть, что ты у нас очень красивая. А еще она твой личный архитектор.

— Мой?

— Ну, хватит вопросов, — забрала ее Таня. — Руки мыть и за стол.

Квартира Таниной мамы была обставлена старомодной мебелью, на пианино лежала кружевная дорожка и стояли слоники, на стенах висели фотографии в резных рамочках. В центре стола, покрытого тяжелой бархатной скатертью, — вазочка с искусственными ромашками. И этот мещанский уют вместе с деревенским платочком Дуськи показался Наде более близким, чем обстановка в кабинете Марата. Она быстро освоилась и без стеснения наложила себе полную розетку вишневого варенья.

— А теперь докладывайте, — сказала Таня.

— Ну, во-первых, тебя дома ждет сюрприз, мы сейчас не будем говорить какой… Нет, скажем. Надя принесла проект нашего Нерастанкино.

— Правда? Мы сейчас же едем на такси домой.

— Подожди, не спеши. А во-вторых, мы сегодня ходили по городу и присматривали вещи для круглой гостиной.

— Нам встретилось хорошее зеркало, — сказала Надя, — но мы решили его не брать. У нас над камином будет зеркало прямо в стеке, как в Эрмитаже, в павильонном зале, где стоят часы-павлин.

— А взять мы решили, — Марат загнул первый палец, — энциклопедию Брокгауза и Ефрона — раз! Картину Айвазовского — два!

— Я все-таки отказалась бы от картины, — глядя на Таню и ища у нее поддержки, сказала Надя. — Это очень слабая его вещь. Наверное, самая слабая. Одна вода в золотой раме.

— Зато Айвазовский, рама большая и подпись художника крупными буквами внизу. Ты что, Надя, — шутливо нахмурился вожатый, — ты же там согласилась?

— Но, может быть, Таня против?

— Я должна посмотреть, — заявила Таня, — на Арбате небось видели, в антикварном?

— Да. И там же мы видели вазу из зеленого камня. Три рыбы, встав на головы, образовали из хвостовых плавников фигурную чашу, — Надя показала руками, какую чашу. — Мы решили, что она будет стоять на тумбочке при входе в круглую гостиную со стороны улицы. Но для чего, мы пока еще не придумали.

Танина мама ходила вокруг стола, подкладывая в розеточки гостям варенье, подливала чай и понимающе улыбалась. Руки у нее были бугристые, натруженные. Наде все время хотелось их погладить.

— А теперь я буду говорить, — торжественно подняла руку Таня. — Я тоже не теряла зря времени. Когда мне стало так скучно, что хоть ложись и помирай, я оттуда сбежала и пошла по комиссионным. И в одном мебельном мне попался стол, от которого я два часа не могла отойти. Я записала, — она перегнулась, взяла с дивана сумочку и, достав миниатюрный блокнотик, прочитала: — «Стол орехового дерева с верхней доской, украшенной маркетри, изображающим города мира». Там такие выложены на крышке в овальных рамках замки, соборы, фонтаны. И цена, конечно, соответствующая. Я вот только не знаю, что такое маркетри.

— Инкрустация, — сказала Надя.

— Да? Так просто? — удивилась Таня. — А мне он и понравился из-за этого красивого слова «маркетри».

— Стол мы тоже берем, — заявил Марат, — найдется в этом доме тетрадь? Впрочем, не надо, сойдет пока и твой блокнотик. Итак, — он многозначительно всех оглядел, — под первым инвентарным номером записываем Брокгауза и Ефрона, под вторым — картину Айвазовского, под третьим — рыбью вазу, под четвертым — стол-маркетри. Потом купим инвентарную книгу и будем все заносить туда.

Игра в общий дом продолжалась.

Незаметно и третья школа стала для Нади родной. В переходе между основным зданием и спортзалом висели ею оформленные стенды, на КВНах показывали ее рисунки, в классе каждую неделю появлялись, ставшие привычными, «классные окна сатиры», кругом сидели свои ребята. Ленка, убедившись в искренней дружбе Нади, перестала выкидывать номера, сидела на уроках задумчивая, послушная. Апрельское солнышко действовало на всех умиротворяюще. Даже с лица Тамары Ивановны исчезла серая маска озабоченности и высыпали веснушки.

— Сегодня у нас не будет урока, — сказала она, — сегодня мы с вами будем разговаривать о жизни.

Она похлопала рукой по какому-то предмету, занявшему ровно половину учительского стола. Предмет был завернут в большой кусок пестрой материи, и внесла она его в класс не сама. Какой-то парень в очках вошел впереди учительницы со свертком, положил на стол и молча удалился. Это был ее сын, но учеников в подробности своей биографии Тамара Ивановна не собиралась посвящать.

— Итак, прежде чем я разверну и покажу вам эту книгу, я хочу спросить у вас, кто из вас был… Ну, что там еще? — повернулась она недовольно к двери.