Эдуард Пашнев - Девочка и олень

Подстегнутый этим взглядом, Рощин быстро развязал тесемки и так и остался стоять с папкой, не зная, куда ее пристроить.

Женщина вышла из-за стола и нехотя направилась к дивану, чтобы убрать с него бумаги и освободить место.

— Ваша дочь взрослая? — спросила она, чтобы не молчать.

— Да, в конце января исполнится семнадцать.

Женщина кивнула, взяла один рисунок в руки. В ее движениях и лице появилась живость. Николай Николаевич с удивлением наблюдал за женщиной, которая на его глазах преображалась.

— Я, когда вижу что-нибудь интересное, всегда волнуюсь, — смущенно призналась она. — Давайте познакомимся. Грановская Нина Ивановна.

— Рощин, — назвал он себя, — Николай Николаевич Рощин.

— Знаете что, Николай Николаевич, мы вас отсюда с такими рисунками не выпустим. Вернее, вас выпустим, а рисунки я оставлю.

— Как так?

— А вот так…

Она села к столу и быстро написала расписку, из которой Рощин узнал, что «Всесоюзный музей А. С. Пушкина получил от Н. Рощиной 63 (шестьдесят три) рисунка на временное хранение. Музей гарантирует сохранность и возврат…»

— Только подписать эту бумажку я не могу, вам придется зайти завтра. Сможете зайти? Завтра будет на месте хозяин этого кабинета Прошин Георгий Георгиевич, наш замдиректора по научной части.

На другой день отец и дочь встретились с Прошиным. От стола, находящегося в глубине кабинета, двинулся к двери мужчина средних лет. Он был импозантен, подчеркнуто нетороплив, и Николаи Николаевич сразу проникся к нему доверием.

— Проходите, — взял он за плечи Надю и провел к креслу. И только после этого протянул руку отцу. — Прошин. Мне Грановская передала рисунки. Прекрасные рисунки. Просто прекрасные и удивительные, — повторил он с воодушевлением и тронул волосы.

Зачес у него был высокий, гладкий, оставляющий открытым крутой чистый лоб. От всей фигуры заместителя директора по научной части исходила уверенность, что ни спешить, ли торопиться не надо, и Николай Николаевич пол его спокойным взглядом расслабился и поудобнее откинулся на спинку кресла.

— Спасибо на добром слове, — сказал он. — А какой будет ваш совет?

— Совета никакого не будет, — засмеялся Прошин. — А вот выставка будет.

— Как выставка?

— Будем делать выставку Нади Рощиной. Что вы так испугались?

— Но я привозил, но мы привозили, — посмотрел Николай Николаевич на дочь, — только посоветоваться. Конечно, выставка — это хорошо, но не будет ли воспринято… С какой стати московская девочка в Ленинграде?..

— Мы часто устраиваем выставки на темы пушкинских произведений.

— Ладно, — быстро согласился Николай Николаевич, — у меня контрпредложение… В Ленинграде живет профессор Корнилов. У него — внучка…

— Как же, знаем, — сказал Прошин, — знаем такую девочку. В Индии на конкурсе журнала «Шанкар» она два года назад была победительницей и получила две серебряные медали. Она участвовала вместе со взрослыми художниками в одной пушкинской выставке. Ее пейзажи пушкинских мест превосходны. Своих ленинградских маленьких художников, маленьких по возрасту и больших по таланту, мы знаем и любим. Речь о вашей дочери, о Наде Рощиной. Она для нас открытие.

— Вот я и думал, — настаивал Николай Николаевич, — если бы взять Наташу Корнилову и еще кого-нибудь.

— Нет, — улыбнулся с некоторой долей превосходства Прошин, — вы не представляете, как интересна для нас эта папка и как хорошо, что вы ее привезли к нам, в Ленинград. А что думает о выставке сам автор рисунков?

Надя пожала плечами, не поднимая головы. Она сидела сбоку стола. Перед ней был чистый лист хорошей бумаги. Она водила по нему пальцем, будто прощупывая. Георгий Георгиевич взял с другого конца стола фломастер и положил на бумагу перед девушкой.

— Так что же нам ответит автор?

Надя еще раз пожала плечами, но в руках был фломастер, и, пока длилось это неторопливое раздумчивое пожимание, она нарисовала озорную фигурку Пушкина — мальчика, бегущего с растопыренными руками.

— Феноменально, — сказал Прошин, — прекрасный ответ. Этот рисунок тоже пойдет на выставку. Придется переделывать расписку. Ниночка, — позвал он секретаршу, — заготовьте новую расписку, на шестьдесят четыре рисунка. А старую, что я сегодня утром подписал, уничтожьте.

В раздевалке Надя внимательно прочитала бумажку.

— Пап, а зачем они цифрами и прописью написали?

— Считают твои рисунки большой ценностью. Так же, как деньги. В бухгалтерии всегда суммы указывают прописью.

— Странно, — сказала Надя. — Я ведь еще только учусь и в основном пока для себя рисую. Разве это может быть ценностью, о которой надо писать прописью?

На улице Николая Николаевича и Надю ждали ребята. Они расположились на тротуаре вдоль решетки и нетерпеливо поглядывали на окна Пушкинского дома, пытаясь угадать, где происходит разговор их одноклассницы с дирекцией музея.

— Ну что? — первой подскочила Ленка.

Надя молча протянула ей расписку Прошина. Ребята, заглядывая друг другу через плечо, прочитали, что там было написано.

— Урра! — крикнули они, напугав очередь.

— Вот так, — засунув руки в карманы пальто с видом победителя, сказал Толя Кузнецов, — а то в порядке живой очереди.

— Захотим — и каждый день будем ходить без очереди, — вдохновенно заявил Чиз.

— Понятно? — спросил Половинкин у двух девчонок, проходивших мимо.

Те испуганно отшатнулись.

В последний день Николай Николаевич повез ребят на Черную речку. Они сели в трамвай около универмага «Гостиный двор», пересекли Невский проспект, проехали по мосту через Неву, трамвай втиснулся в узенькие улицы, часто меняющие направление, и загромыхал в тесном окружении домов. Надя смотрела на вывески магазинов, театральных касс, дворы, в которых малыши катались на лыжах, газетные киоски и не могла отделаться от ощущения, что они едут куда-то не туда. Казалось абсурдным, что к месту дуэли Пушкина можно приехать на трамвае.

— Следующая — «Черная речка», — объявил вагоновожатый.

Но никакой речки не было видно. Кругом стояли высокие дома, поблескивали трамвайные рельсы, скользили автомобили, как и на всех других улицах Ленинграда.

— Сейчас мы у кого-нибудь спросим, — сказал Николай Николаевич. — Скажите, пожалуйста, — наклонился он к окошечку газетного киоска, — как пройти к Пушкинскому обелиску?

— Видите дом? — высунулась женщина наружу. — Поверните около него направо, пройдете дворами мимо котельной, через мост, через железнодорожную линию и там увидите.

Ориентиры показались Наде неподходящими: «мимо котельной», «через железнодорожную линию». Все эти приметы вместе с трамваем, на котором они приехали, разрушали представление о девятнадцатом веке.