Сергей Иванов - Ольга Яковлева

Но вслух она ничего этого говорить не стала. Потому что как начнёшь свою правоту доказывать, так ничего хорошего не получается, одна ссора…

Потом, когда старик ботаники, встав на колени у какой-то берёзы, долго рассматривал её корни и почему-то качал головой, Огоньков вдруг оттащил Ольгу в сторону:

— Слушай, мыслитель, я тебе хоть раз объясню, чтоб ты знала…

Ольга отвернулась: не хотела она слушать, когда с нею так обращались!

— Ну ладно, — примирительно сказал Огоньков. — Я ж тебе серьёзно хочу сказать…

— Так и говори тогда.

— Я и говорю. — Огоньков вздохнул. — Мой же старик, он знаешь какой учёный! Светило!

— Как светило?

— Ну так называется. Если учёный соображает, что к чему, понятно?.. Только ему, представляешь, не везло всю жизнь. То лабораторию один раз отняли, то вообще сказали: всё, что вы делаете, — чепуха! Только после уже настоящие люди докумекали. Говорят: работай, сколько влезет. А уж он старый. — Генка вздохнул. — Потом ещё из-за меня.

— Вот именно что из-за тебя, — сказала Ольга мстительно.

— Да брось ты!.. Что он в школе, что он не в школе — толку никакого. Так хоть не знал кой-чего, а теперь ещё хуже расстраивается.

Ольга хмыкнула сердито: что, мол, сам-то ты, Огоньков, должен хоть немного подтягиваться или не должен? Раз такой дед из-за тебя свою работу бросил!

Но Огоньков не стал разбираться, чего она там хмыкает. Стоял опустив голову, бил ногою кочку, словно неподатливый футбольный мяч, потом сказал:

— Ну, допустим, человек стекло кокнул. Что ж, его за это повесить, что ли?.. Ты, говорят, нарочно. — Огоньков покачал головой. — «Нарочно»! Да хоть я его на бутерброд намажу. Разбил — вставлю! Нет тебе, сразу собрание… Да собирайтесь, пожалуйста. Только без меня! А на другой день прихожу — ещё хуже. Урок не пожалели, ты представляешь? И за стекло, и за неуважение к товарищам, и за то, и за сё… Даже пятый класс вспомнили! — Тут Генка так треснул ногой, что кочка сковырнулась набок. — Не буду я там учиться!

— Ты что, с ума… — тихо сказала Ольга.

Ей вдруг представилось, что в школе больше нет Огонькова и она осталась одна…

— Ладно!.. — Генка махнул рукой. И вдруг громко крикнул: —Дед, а что будет, если берёзу скрестить с ёлкой?

— Да что-нибудь вроде нас с тобой и получится, — ответил старик ботаники, улыбаясь. Он всё ещё стоял на коленях перед своею берёзой.

— Как это? — спросил Огоньков.

— А такое же, Геня, непонятное. Тогда и Огоньков улыбнулся:

— А если ландыш с крапивой, знаешь, что получится? Наша Олька! Точно-точно!..

В электричке на обратном пути сидели разморённые. Ни о чём говорить не хотелось, а только бы прислониться к плечу старика ботаники да спать. А тяжёлая твоя голова качается, перекатывается на слабой верёвочной шее. Куда вагон толкнёт, туда и она…

Спала Ольга, спал Огоньков. Да что там они! Глотнув чистого лесного воздуху, люди спали целыми электричками. Входили в вагон, подыскивали местечко, и тут же дрёма их одолевала.

Только старик ботаники одиноко сидел среди этого сонного царства. Будто единственное дерево среди ровного поля… Уже перед городом, когда поезд, словно растерянный зверь, стал кидаться со стрелки на стрелку, Ольга открыла глаза и увидела Бориса Платоныча. Он в окно не глядел и по сторонам не глядел. Взгляд его уходил куда-то поверх разбросанных налево и направо качающихся голов.

Лицо его было совершенно спокойным, но, сколько ни приглядывалась Ольга, она не нашла в нём ни капли радости или улыбки. Будто бы он всё знал наперёд и теперь только ждал, когда то произойдёт, когда это…

Странная какая-то получалась картина. Ольга Яковлева была ученицей второго класса. А дружила она с людьми, которые старше её чуть не на сто лет!

Друзей, она считала, у неё трое: мама, Огоньков и старик ботаники. То, что она и с мамой дружит, Ольга поняла недавно. А раньше думала, что мама ей просто родная.

Вообще-то со взрослыми дружить хорошо. Хотя бы потому, что с ними редко поссоришься; хотя бы потому, что от них всегда подхватишь что-нибудь интересное. Наконец, они, в случае чего, и заступятся за тебя.

И всё-таки есть тут один, но очень большой недостаток. Всегда ты со взрослыми чувствуешь себя каким-то недоразвитым малышом. Они в миллион раз больше тебя знают. И поэтому в любом споре ты проиграешь, если, конечно, не будешь повторять одно и то же, как ослиха. Например, можно заладить: «Нет, не так! Нет, не так! Нет, не так!» Но это уж просто глупо…

И ещё, между прочим, надоедает всегда быть под защитой, как будто ты не человек, а ртутный градусник — того гляди, разобьёшься. А взрослые по-другому не могут. Они обязательно должны заботиться! Хоть надо тебе это, хоть не надо…

И ещё устаёшь всегда смотреть на них снизу вверх, устаёшь, что они главные, а ты всю жизнь младшая: слушай да помалкивай.

Так думала Ольга… Нет, вернее сказать, не так как-то она, конечно, думала. Это уж я просто, для ясности картины, вынул всё да разложил по полочкам. Поэтому и получилось более-менее понятно. Но так ведь можно только в книжке сделать. А в жизни?..

Вот спросить Ольгу, она — хоть убей — не ответила бы, чего ей хочется, почему в душе живёт какое-то смутное беспокойство. Трёх своих друзей она по-прежнему любила. Особенно маму.

И всё-таки ей очень хотелось завести себе младшую подружку…

Опять я написал «хотелось», словно бы Ольга точно об этом знала. Нет, именно что не знала! Но когда у неё появилась вдруг такая подружка, она поняла: вот что мне нужно!

Девочку эту звали Галинка. Нельзя сказать, что она была какая-нибудь уж совсем крохотуля, хотя и училась в первом классе. Ростом она даже почти не уступала Ольге. Но рост, как скоро стало понятно, это совсем не главное. А главное, что Ольга оказалась просто взрослее. И про многие вещи знала куда больше. Галинка, когда её слушала, говорила восхищённо: «Да-а? Правда-правда?!»

Они жили в одном доме, даже в одном подъезде, только на разных этажах. В школу поэтому часто ходили вместе. Галинка звонила ей: «Выходишь?.. Я во дворе буду». И Ольга что есть мочи грохотала вниз по лестнице, на ходу застёгивая портфель и утихомиривая желтобокое мамино яблоко, которое норовило выскочить из портфеля.

Даже самая знакомая улица, когда начинаешь её рассматривать внимательно, становится какой-то другой. Ольга и Галинка научились рассматривать и примечать прохожих.

— Смотри-ка, смотри-ка, идёт! — говорила Ольга, а Галинка смеялась, закусив кулак.

Уже несколько дней они встречали этого необыкновенного человека. Он работал то ли трубочистом, то ли укротителем диких зверей. У него были усы-кренделя, густые брови козырьком. И под ними маленькие круглые глаза, которые всегда горели неугасимым чёрным огнём. А громаднейшие усы при каждом шаге пружинно вздрагивали. Ольга и Галинка стали называть его «явление». Ольга где-то услышала это слово. И оно им обеим показалось подходящим и смешным.