Анвер Бикчентаев - Большой оркестр

— Опять придётся ждать ночи! — в сердцах сказал Ахмадей.

А Яша даже произнёс целую речь.

— Конечно! — говорил он, горько усмехаясь. — Со взрослыми всегда так! Можно самое распрекрасное дело придумать — и никакого понимания! «Это не детское дело!», «Пожалте на техническую станцию!», «Поговорите с вожатым!» — Яша так размахивал руками, что нам с Ахмадеем пришлось посторониться. — И главное, своей же пользы не понимают! Конечно, арыки — пустяки, так, плюнуть, а насколько лучше жить станет! Вот увидите — наутро раскричатся. А немного подышат прохладным воздухом — сами благодарить нас будут!..

Но делать пока было нечего, и мы долго сидели за гаражом, ожидая, пока опустеют улицы. Даже ужинать не пошли.

Уже несколько раз во двор выходили наши мамы — Ахмадея и моя. Яшина мать была артистка и работала вечером.

— Твой дома? — спрашивала моя мама.

— Нет. А твой?

— Тоже нет.

— Опять куда-то улизнули!

— Ну что за ребята!

— Добегаются! — мрачным голосом заявила мама Ахмадея. — Мой совсем от рук отбился… Ахмадей, где ты? Ахмадей!

Но мы не отвечали.

— На этот раз я ему не спущу! — пригрозила мама Ахмадея, скрываясь в дверях.

Вскоре и моя мама ушла домой.

— Ну что, не пора? — спросил я.

— Погоди… вон, видишь, пешеходы. Из театра возвращаются, — сказал Яша.

Волей-неволей пришлось сидеть и ждать. А тут ещё мысли разные лезли в голову. Ахмадей тяжко вздохнул:

— Опоздали мы на свет родиться! На всё опоздали!.. Всё без нас понаоткрывали. На полюсах побывали, на дно океана опускались. Ничего нам не оставили! Вот такие дела, ребята!.. Остаётся одно: арыки пускать…

В эту минуту не один Ахмадей испытывал горечь от сознания, что поздно на свет родился. Схватившись обеими руками за непокорные рыжие волосы, Ахмадей воскликнул:

— Мне на луну охота попасть, никак не ближе! На луне никого ещё не было. Вот возьму и полечу! Только бы мне настоящих друзей!..

Но вот исчезли последние прохожие, и мы приступили к делу.

Мне, сыну дворника, не привыкать открывать краны. В течение пяти минут мы пустили воду в трех местах. Чистая и холодная вода понеслась вдаль тротуара.

А возле ювелирного магазина пришлось повозиться. Ночной сторож подозрительно покосился на нас. Однако всё обошлось благополучно.

Теперь вода шла из пяти кранов, канава вдаль тротуара наполнилась почти наполовину.

— Идите на ту сторону! — приказал Ахмадей.

— Есть!

Мы говорили отрывисто: торопились, боясь, что нам кто-нибудь помешает.

— Только бы не перебежала дорогу черная кошка, — проговорил Яша, который знал все приметы и по ним предугадывал все события. — Чёрная кошка — невезенье!

Не успел он сказать, как со двора аптеки, что стоит на углу, выбежала кошка и шмыгнула на ту сторону.

— Чёрная! Теперь всё пропало! — произнёс Яша.

— Она была не совсем чёрная, а серая, вроде нашей. Только у нашей кошки голова белая, — успокоил я его.

Несмотря ни на что, мы решили продолжать работу.

— Мансур, за дело! — скомандовал Яша.

И в эту минуту почти рядом с нами раздался свисток.

— Я вам, окаянные! — кричал сторож, тяжело топая сапогами.

Сторож, который стоял у ювелирного магазина, тоже побежал к нам.

— Врассыпную! — приказал Ахмадей.

Мы бросились в разные стороны. Я побежал от дома, чтобы скрыть, где мы живём.

Я знал, что сторож меня не догонит, беспокоил только его свисток. Поэтому я бросился в переулок; слышу — гонится. Хотел спрятаться во дворе — там залаяли собаки. Забор на другой стороне — высокий, не перелезешь!

Пришлось выбираться на другую улицу. Я бегу — сторож за мной. Заворачиваю за угол — он тоже.

Оставалось шмыгнуть во двор почты. Вижу — лестница, здание высокое. Думаю, не полезет же сторож за мной на крышу.

Уже сидя на крыше, я отдышался. Ах, до чего же хотелось скорее дожить до того дня, когда ликвидируют должность ночного сторожа! Когда это произойдёт? Лет через пять или десять? Но я твёрдо уверен в одном: при коммунизме вовсе не будет ночных сторожей.

А пока их надо было остерегаться нам, мальчишкам, совершающим подвиги. Поэтому я целый час просидел на крыше, не рискуя спуститься.

На другое утро мне пришлось снова наряжаться, чтобы навестить Фатыму. Занявшись судом и арыками, я за три дня так и не сумел побывать у неё.

Про ночные приключения я решил не рассказывать — ещё высмеет.

Наконец, собравшись с духом, я открыл дверь.

— Спасибо, что пришёл, — улыбнулась мне Фатыма. За неделю, которую я тут не бывал, в квартире кое-что изменилось. Вижу, новый радиоприёмник купили, на маленьком столике лежала стопка книг. Под столом шуршал ёж: наверно, это отец ей принёс.

Фатыма всё время следила за моими глазами, потом сказала:

— Это, чтобы я не скучала.

Я посмотрел на заголовки книг — все новые! Выключил радиоприёмник, заглянул под стол — ёж уже спрятался за диваном.

— Возле тебя можно посидеть?

— Конечно. Возьми вон ту табуретку.

Я сел у изголовья, поджав ноги и сложив руки на коленях. Сидел и смотрел на неё. Я всегда любил на неё смотреть. У неё был такой красивый прямой нос, хоть куда! Мне бы такой нос!

— Ты из-за меня нарядился? — спросила Фатыма. Я покраснел и опустил голову.

— Спасибо! — проговорила она тихо.

Я с благодарностью поднял на неё глаза.

— Я хотел тебе принести книгу почитать, как в настоящем госпитале, — сразу, одним духом, сообщил я.

— Я перечитала массу книг, — сказала она. — Я успеваю почитать и помечтать. Знаешь что, Мансур, как только поднимусь на ноги, мы сходим, поищем дом писателя Аксакова. Ведь он наш земляк… В его книге про нашу Уфу написано…

Но тут разговор пришлось прервать. С работы вернулся её отец. Он разделся, потом подошёл к дочери:

— Ну, как ты себя чувствуешь? Доктор был?

— Был. Сказал, дня через два можно выходить, — сообщила Фатыма.

Папа её задумался — наверно, что-то вспомнил.

— Всё это хорошо, — сказал он вдруг. — Плохо одно, что ты нам сказала неправду.

Фатыма густо покраснела. Я — тоже.

— Выясняется, что тебя ударил Ахмадей, — добавил её папа. — Зачем ты скрыла это? Нас твой поступок огорчил.

Фатыма закрыла лицо руками.

— Меня предали, — прошептала она. — Сами упросили не говорить, а сами…

Я немедленно улизнул. Уж очень неудобно было сидеть и молчать. И потом, я боялся, что меня спросят про это дело.

«Кто же мог её предать?» — спрашивал я себя, перебирая а памяти всех кладоискателей.

Ахмадей ни за что бы не проболтался. У Искандера слова силком не вытянешь. Яшка вряд ли… Оставался один человек — Маня. Она у нас болтушка и не может не вмешаться в разговор. «Если она, надо проучить», — решил я, пообещав себе выяснить эту историю.