Анвер Бикчентаев - Семь атаманов и один судья

— Об этом вы уже говорили… Вы, наверное, пришли, чтобы я помог вам трудоустроиться?

— Нет.

— Ах понимаю, вам нужны деньги, чтобы добраться до дома?

— Нет…

Теперь судья взглянул на посетителя ничего не понимающими глазами.

— Так что же привело вас ко мне?

Посетитель сделал шаг вперед, но не стал садиться.

— Вы еще не забыли старика и его зятя, которые прошли по Восточному району… за избиение депутата?

— Как же, помню! — проговорил судья, еще не понимая, куда клонит свой разговор этот человек с наглыми глазами.

— Дело в том, что я сидел вместе с ними в общей камере. Ну, с тем стариком и его зятем. Долго мы всей камерой обсуждали ваше поведение на том процессе. И промеж себя вынесли такое постановление: что на свете остались еще честные и милосердные судьи…

— Все-таки я не могу понять, почему именно я оказался предметом вашего… постановления?

— Так вот, я объясню, в чем тут дело. Вы же могли развернуться на всю катушку, так как пострадавший — депутат, делегат и тому подобное — одним словом, должностное лицо, и не маленькое. А вы ограничились минимальным сроком…

Что оставалось сказать Хакиму Садыковичу? Принять благодарность или…

— Видите ли, товарищ, вы оказались не совсем правы, потому что не были в курсе дела… Суд, может быть, и вынес бы более суровый приговор, если бы сам пострадавший не потребовал минимальную кару. Он даже пригрозил мне, что подаст жалобу в вышестоящие инстанции, если я поведу дело не так, как ему хочется. Хотя суд и мог не посчитаться с его личным мнением, но…

— Я не понимаю, почему вы отказываетесь стать милосердным и благородным судьей?

— Потому что я не привык присваивать чужие заслуги. Я до сих пор не перестаю себя спрашивать: сумел бы я сам поступить так, как вы утверждаете, милосердно, окажись на месте пострадавшего?

— У меня нет времени и нет к тому же большой нужды выяснять, кто же из вас оказался менее жестоким. Мое дело — передать вам наше постановление. Спасибо вам и прощайте!

После того как ушел странный человек, судья невольно потянулся за второй сигаретой. Он даже не догадался спрятать ее при появлении Фатымы-ханум, тоже ревниво следившей за его здоровьем.

— Вот видите, ничего страшного не случилось.

Она не улыбнулась в ответ, даже не упрекнула его за то, что курит.

— Да, понимаю, нам всем пора домой, — проговорил судья, виновато выходя из-за стола.

— Я зашла к вам, чтобы сказать: вас ждет еще одна посетительница!

— Да ну! Может, на сегодня в самом деле хватит?

Она не удостоила его ответом, лишь пожала плечами, давая понять, что это, дескать, ваше личное дело, принять еще одного посетителя или нет.

— Да, пожалуй, на сегодня хватит, — решил Хаким Садыкович. — Скажите ей, пусть придет в понедельник!

— Я уже говорила…

— Ну и что?

— Во что бы то ни стало ей необходимо, как она утверждает, поговорить с вами немедленно. Сегодня у всех неотложные дела!

В приемной комнате судью дожидалась пожилая женщина, невзрачная на вид, одетая в дешевенькое пальто. Бросив на нее мимолетный взгляд, он невольно подумал: «Так одеваются бухгалтеры, санитарки или почтальоны».

— Вы меня простите за настойчивость, граничащую с непристойным поведением, — проговорила женщина, поднявшись навстречу Хакиму Садыковичу. — Я впервые переступаю порог судебной палаты. Меня, однако, привели сюда не личные заботы, поверьте мне.

Она засуетилась, доставая из дешевого и старенького портфеля ученическую тетрадку.

— В этой тонкой тетрадке заключена судьба человека. Я бы сказала, маленького, но отважного человека.

— Я вас слушаю. Постарайтесь вкратце изложить вашу просьбу. Не думаете же, вы, что я стану вот сейчас читать диктант вашего ученика.

— Не диктант, а сочинение!

— Пусть даже сочинение…

— Я так волнуюсь… — улыбнулась женщина. — А когда человек волнуется, всегда говорит не то, что полагается. Вы, естественно, слыхали, что дня два-три назад из лаборатории научно-исследовательского института при загадочных обстоятельствах исчезли аквариумы. Вся милиция была поставлена на ноги. Но никаких следов обнаружить не удалось. И вот мой ученик сам, по собственному почину написал о том, как и кем были похищены аквариумы. За это сам себя осуждает! Не правда ли, надо быть отважным, чтобы пойти на такое признание?

Судья, естественно, был осведомлен о чрезвычайном происшествии. По всему городу распространилась паника, когда прошел слух, что будто бы в аквариумах содержались белые мыши, зараженные бог знает какими микробами. Каждый рассказывал свою небылицу; хотя слух и не подтвердился, весь город пережил два неприятных дня.

— Почему бы вам не обратиться в милицию? — спросил судья.

— Я забыла вам сказать, что я учительница. И я плохо разбираюсь в ваших статьях и параграфах. Все дело в том, что я уже успела сообщить в милицию, а сейчас вот боюсь, правильно ли я сделала? Поймут ли они, что мой ученик поступил благородно, более того — по-рыцарски. А на вопрос, почему я оказалась в вашем кабинете, отвечу так: в свое время я голосовала за ваше избрание народным судьей…

Хаким Садыкович протянул руку за ученической тетрадкой, взволнованный тем, что услышал, и чуть не вскрикнул: на обложке стояли имя и фамилия ее владельца Азамата Сулейманова. Того самого, который живет на Последней улице.

— Хорошо, хорошо, я обязательно займусь им! — торопливо проговорил он, уже не слушая учительницу.

— Так мне и стоять под окном?

— Так-то лучше будет.

— Почему не пригласишь меня домой?

— Никто не должен видеть тебя со мной.

— Я только что видел двух мальчишек, которые вышли из ворот. Они несли аквариум.

— Мальчишки — мои хозяева.

— Зачем вызвал?

— Дело есть.

— К прошлому дорога отрезана. Я сам себя закрыл от вас шлагбаумом.

— Забыл наш закон?

— Наплевал я на твой… закон!

— Не спеши, я могу рассердиться. Зачем только ты выводишь меня из себя?

— Если я откажусь?

— Нет, ты не откажешься. Наш закон — скорый закон.

— Говори, чего хочешь?

— Завтра в час ночи мне нужны ты и твоя машина.

— Моя машина в это время стоит в гараже. А гараж закрыт на ключ.

— Меня это не касается. Ты подъедешь ровно в час.

— Ты требуешь невозможного.

— Ха! Зачем только я так часто напоминаю о законе?

На Последней улице ночь на двадцать третье апреля началась самым обычным образом. Борис-Кипарис ломал себе голову над тем, как бы завтра не пойти в школу. Есть, конечно, испытанный способ — сильно потереть термометр об одеяло. При таком варианте можно заказать себе любую температуру. Даже сорок два!

У Тагира, более известного под именем Физик, были совершенно другие планы: ему оставалось дочитать роман про марсиан втайне от родителей. Потому что у физиков тоже бывают несносные папаши, запрещающие ночное бдение.