Николай Григорьев - Бронепоезд «Гандзя»

Он вдруг выбежал на середину вагона, топнул ногой и начал сыпать без передышки:

— Орудие к бою! По краю деревни! Шрапнелью… Заряд номер два! Отражатель ноль! Угломер двадцать семь — семьдесят! Наводить на колокольню! Прицел сто!… Трубка девять-девять!…

Он сунул руки за спину и с усмешкой посмотрел на одного, на другого.

— Слышали артиллерийскую команду? Поняли?

Все молчали, оглушенные потоком незнакомых слов, и только растерянно переглядывались.

— Поняли. А чего ж тут не понять? — осклабясь проговорил каменотес. Он во всем поддакивал командиру.

— Ни черта не поняли! — сказал матрос и злобно сплюнул. — На позицию надо выходить. Нечего тут канителиться. С отражателем или без отражателя, а надо белых бить…

— Правильно, — сказал я.

Богуш обернулся:

— Что-с?

— Я говорю, что самое правильное…

— А я вас не спрашиваю!

Лицо его вдруг покрылось краской.

— Дисциплины не знаете… — заговорил он, понижая голос, чтобы не услышали другие. — Политотдельщик… стыдно!

Вдруг он уставился на мой мешок:

— А это что такое?

Я объяснил:

— Подрывное имущество.

— То есть что значит — подрывное имущество? Динамит?

— Есть и динамит, — сказал я.

— Так вы что же!… — вдруг закричал он, обернувшись к артиллеристам. Вы нас всех в воздух пустить хотите?… Шальная пуля, осколок — и кончено?! Всему поезду конец!

Артиллеристы нахмурились, глядели на меня исподлобья.

Тьфу ты черт!… Меня даже в пот ударило. Динамит ведь и вправду может от пули взорваться, такое проклятое вещество. Как у меня это из головы вылетело.

Я топтался, передвигая мешок с места на место, не зная, куда его упрятать.

— В задний вагон! — коротко распорядился Богуш.

Он подозвал матроса:

— А вы поможете ему нести.

Мы с матросом спустились на землю.

Я кинул в досаде мешок.

— Вот черт!… Дураком, олухом каким-то меня выставил — перед всей командой!

Матрос ничего не ответил и взял мешок за ушко.

Я подхватил мешок с другой стороны, и мы зашагали с матросом в ногу.

— Он и нас всех дураками выставляет, — сказал матрос как бы про себя. Сам-то не слишком ли умен… Ну посмотрим!

В молчании прошли мы мимо красных колес паровоза, будки с подножкой, зеленого тендера. А вот за паровозом и зеленый вагон, без дверей, без окон, глухой, как шкатулка. Из бойницы глядит пулемет.

— Впустите-ка, товарищи! — крикнул я в бойницу. — Где тут вход у вас?

В бойнице, за пулеметом, мелькнула нога в сапоге, потом в отверстии показались нос и прищуренный глаз.

— Чего надо? Пароль!

Но не успел я ответить, как звякнули буфера, и вагон поехал мимо меня. Поезд тронулся. С глухим рокотом паровоз выбросил тучу дыма и прибавил ходу.

— Стой! Машинист! Остановись!

Я бежал рядом с вагоном, уцепившись за край бойницы. Кричал и матрос, но машинист нас не слышал.

— Прыгай на буфера, живо, эй!… — закричали из бойницы.

Мы с матросом рванулись вперед, обогнали броневой вагон и забросили мешок на буфер. Придерживая мешок рукой, я вскочил на буфера сам и стал обшаривать стену вагона. Беда — на броневой стене не за что и уцепиться… Но тут неожиданно открылась потайная дверца, и несколько дружных рук втянули меня вместе с мешком внутрь вагона.

— Федорчук, залезай! — крикнул я. Поискал глазами матроса, а он вон уже где: бежит чуть ли не впереди поезда! — Ну, ну, цепляйся за лесенку, не промахнись… — Гоп, ловко прыгнул к артиллеристам!

Я убрал голову в вагон, и за мной медленно закрылась дверца, тяжелая, как у несгораемой кассы.

Стало темно. Осторожно, чтобы не удариться головой, я распрямился. Гляжу, а наверху, под самым потолком, красноармеец, как чижик на жердочке, и над ним, будто огромная шапка, круглая пулеметная башня.

Красноармеец сидел на подвесном железном стуле и поворачивал обеими руками штурвал. От этого и вся башня медленно поворачивалась вместе с красноармейцем.

Я осмотрелся. В вагоне было совсем уже не так темно, как показалось мне в первую минуту.

Броневые стены… такой же пол… броневой потолок… Вот это вагон! Не то что наш с пушкой, ветром накрытый.

Внизу, по бортам, как окошки в подполье, светились бойницы. Их было шесть, но только в двух стояли пулеметы: пулемет с правого борта и пулемет с левого. Красноармейцы, сидя на полу, разбирали ленты и готовились к стрельбе.

Я вгляделся в их лица и узнал знакомого парня — «громкочтеца».

— А, Панкратов! — окликнул я его. — Ты кем здесь?

— Отделенный командир, — сказал он солидным голосом, отрываясь на минуту от дела. — Как в роте, так и здесь…

Больше разговаривать нам не пришлось. Застучали, загремели колеса, и вагон начало швырять из стороны в сторону: видно, поезд проходил по стрелкам.

Я затолкал свой мешок подальше в угол и пополз к свободной бойнице. В лицо приятно повеяло ветерком, но я сразу же невольно зажмурился от солнца. Лучи солнца так и брызнули на меня искрами через пролеты домов и мелькавших мимо деревьев.

Ну вот… Значит, и в бой! Часа, должно быть, четыре проканителились со сборами, — уже солнце, а мы только выходим… Ничего, не подкачаем, пулеметчики — ребята стреляные… Только бы артиллеристы не оплошали. Хотя что же, там сам командир, да и каменотес тоже артиллерист опытный. В крайнем случае они и вдвоем сумеют заложить снаряд и выстрелить…

Есть, бьем белых!

Я сдернул фуражку и высунулся с головой наружу.

Вокзал, тополя, семафор с опущенным крылом, каменная башня водокачки все как бы столпилось вдали, провожая нас. Промелькнула верстовая будка с номером. Закрытый переезд… Колодец с брошенной в траву бадьей — и мы уже в поле.

Я стал смотреть вперед.

Поле было пестро от длинных утренних теней. Казалось, что это куски ночи застряли между холмами, зацепились за кусты, деревья, камни… Лучшего укрытия, чем эти тени, противник не мог бы и придумать для наступления!

Посматривая вокруг, я отыскивал нашу пехоту — и вдруг заметил над далекими холмами дымки шрапнельных разрывов. Ага, вон где схватка идет! Но людей не было видно, их скрывали холмы. Я перебежал к другому борту, опять выглянул: тут тихо, спокойно, только отдельные группы красноармейцев в боевом охранении. «Так… Значит, мы с бронепоездом на самом фланге, прикрываем фланг бригады… Серьезная у нас задача. Надо глядеть в оба!»

Я вернулся к своей бойнице. Но не успел я и голову просунуть, как прямо передо мной, взметнув землю, с грохотом рванул снаряд.

Я отпрянул: осколки дробью ударили в броневую стену.

В траве зачернела, все удаляясь, дымящаяся яма…

Опять грохнуло — и снаряды, летевшие до этого к станции, словно спотыкаясь на полпути, стали разрываться то по одну, то по другую сторону бронепоезда.