Николай Григорьев - Двенадцать поленьев

Человек я бывалый и люблю встречаться с ребятами. Им интересно меня слушать, а мне интересно рассказывать.

Часто просят:

— Пожалуйста, что-нибудь про войну.

А мне — только вспоминать. Воевал я и в гражданскую, и в Великую Отечественную. Был артиллеристом, был сапёром. А среди боевых друзей у меня — и лётчики, и танкисты, связисты и пехотинцы, конники.

Так что только начать рассказывать военные истории — им и конца-края нет.

Порой даже устанешь, а ребята:

— Ещё расскажите... ещё!

Сами раскраснеются, глаза горят — ну как тут поставишь точку!

Однажды меня спросили:

— А что самое главное для солдата в бою?

Вопрос задали мальчики. А девочки, должно быть желая помочь мне, горячо добавили:

— Ну, самое-пресамое?

Ответить было нетрудно. Ещё давным-давно Александр Васильевич Суворов говаривал солдату: «Побеждать учись не числом, а уменьем».

Но ребята на этом не успокоились:

— Как это — уменьем? Расскажите.

Я рассказал о боевом мастерстве советского солдата, о его смекалке и решительности в бою.

Слышу — вздох. И тут же слова: «Век бы слушал про войну... Не ел бы, не пил бы, только бы слушал...»

Вздохнул один — завздыхали и другие.

— Понимаю вас, ребята. Народ вы отважный. Но только ли на поле боя возможен подвиг? Сейчас мирное время, а подвигами наша жизнь полна.

Ребята поймали меня на слове:

— Расскажите про мирные подвиги?

— Ну, что ж, хорошо, — согласился я. И стал рассказывать о людях, чьими руками создаётся всё на свете. О знакомых мне модельщиках, слесарях-инструментальщиках — людях рабочего класса. Это мастера, художники своего дела — люди, влюблённые в металл, в дерево, в камень. И руки у них удивительные — всё могут. Сделают они и одежду, и трактор, и самолёт, и космический корабль, и детскую коляску. И оружие для Советской Армии тоже ведь делает рабочий.

Есть звание: Герой Советского Союза. Но есть звание и Герой Социалистического Труда. Оба отмечаются орденом Ленина и Золотой Звездой. Звания равноправны.

...Так я беседовал с ребятами в разные годы. И вдруг подумалось: может быть, всё это интересно не только ленинградским ребятам, с которыми часто встречаюсь лично?

И собрал рассказанное мною в эту книгу.

Один из рассказов — «Двенадцать поленьев» — мне особенно дорог. Это случай, когда я впервые пережил чувства, которые потрясают человека в бою. А такое не забывается... Поэтому мне захотелось и книгу назвать: «Двенадцать поленьев».

Белые армии наступали. Со всех сторон двинулись на Москву и на Петроград.

Вот уже перерезаны хлебные дороги. В Петрограде и Москве начался голод.

Вот уже не стало дров, не стало угля. А без топлива не могут работать заводы и фабрики.

В ту пору Владимир Ильич бросил клич:

«Товарищи рабочие, к оружию! Революция в опасности!»

А я только-только поступил на завод. Приняли учеником.

Жалко мне было расставаться со слесарными тисочками. Но революция в опасности — надо брать винтовку!

Пошёл я на призывной пункт.

На улице перед дверью уже очередь.

Подождал, добрался до начальника.

А за столом и не начальник вовсе — рабочий сидит в кепочке.

Подхожу, называю себя:

— Агашин Пётр!

А он:

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— А батька, — спрашивает, — согласен отпустить?

Говорю:

— У нас с завода все ученики на фронт махнули. Так что я, хуже всех, что ли?

Тут он и записал меня в Красную Армию.

Пришёл я домой прощаться — а сам уже в военной форме.

— Ой-ой, — запричитала мать, — да ведь он на войну собрался, Петька-то наш... Ой, горюшко!

Отец больной лежал.

Обнял он меня.

— Иди, — говорит, — сынок, иди. Сам бы пошёл бить белогвардейца, да ноги не держат. Иди и не давай врагу пощады!

Научили меня стрелять. Научили колоть штыком. А ещё я научился применять взрывчатку.

И мне очень понравилось, что попал я подрывником на бронепоезд.

«Красный воин» — его название.

В первый же день службы на бронепоезде все мы стали чумазыми.

Ведь что такое бронепоезд?

Это два бронированных вагона с пушками и пулемётами, а посредине — паровоз.

И дышит паровоз дымом прямо в рот и в нос. Живо всех перепачкал. Из-под гребешка, когда причёсываешься, угольки сыплются.

Это одно. А пороховая гарь?

Когда бронепоезд стреляет из пушек — лица у бойцов становятся разрисованными. Будто чёрным карандашом нос обведён. И глаза обведены. И рот. Пороховая гарь набивается в складочки кожи.

Но и это не всё. На бронепоезде чего ни коснись — всё жирное от смазки. Пушки смазаны. Пулемёты смазаны. Снаряды в ящиках — и те смазаны. А про паровоз и говорить нечего: с него даже каплет машинное масло.

Всё вокруг жирное. Бойцу и не уберечься. В первом же бою мы так извозились в смазке, что стали, как тигры, полосатые. Или пятнистые — как жирафы.

Да ещё пооборвались. Бронированный вагон тесный. Вот и натыкаешься на острые железные углы. Трещит одежда!

И смешно вспомнить: нравилось нам ходить оборванными да чумазыми.

Люди останавливаются, шепчутся:

«Это с бронепоезда. Геройские хлопцы!»

А мы в ответ ещё больше прорехи выпячиваем.

Гордимся дырками.

И вот, представьте, какой вышел случай.

Стоим после боя на станции, отдыхаем. Ребята завалились спать — кто возле пушек, кто у пулемётов.

Вдруг поблизости — всадник. Всё на нём ладное — и шинель и ремни. Выбрит. Аккуратно подстриженная тёмная бородка.

— Кто бы это такой?

Разбудили командира.

Глянул он на всадника...

— Да это же Щорс, ребята! Надо встречу устроить! — И велел будить бойцов.

Николай Александрович Щорс — прославленный полководец. Щорса знал на Украине каждый.

И вот он — к нам в гости!

Конечно, мы, бойцы, — кубарем из вагонов. Встали перед бронепоездом в шеренгу.

Командир повернулся к нам:

— Смирно! — Прошагал вперёд — раз, два — и отдал Щорсу рапорт.

Щорс приложил руку к козырьку:

— Здравствуйте, товарищи!

Мы дружно ответили.

Стоим, а Щорс рассматривает нас. До того пристально смотрит, что бойцы даже шевелиться начали, как от щекотки.

— Кого это я вижу, интересно? — Щорс нахмурился. — Неужели советские бойцы? Нет, нет, это какие-то голодранцы на бронепоезде!