Николай Григорьев - Двенадцать поленьев

Человек богатый, из помещиков, и Советскую власть ненавидит.

«Хочу, — говорит, — сам, своим глазом, прицеливаться в коммунистов и истреблять их. С первого снаряда расколочу большевистский бронепоезд, и это будет для меня лучшая награда».

Опасный враг. Главное, бьёт без промаха.

— В бой! — закричали бойцы. — Драться с ним!

— А вот кричать ни к чему, — сказал командир. — Криком врага не возьмёшь. Народ вы, я знаю, отважный, каждый из вас готов жизнь положить за Советскую власть.

Но для победы этого мало. Надо ещё научиться метко стрелять.

Стали между боями учиться. Пришлось, конечно, поменьше отдыхать.

Артиллеристы практиковались у пушек. На скорость. На точность наводки.

Пулемётчики брали прицел из пулемётов: дальше — ближе, влево — вправо.

Машинист стал сажать на своё место кочегара, учил управлять паровозом.

А я напилил из полена деревянных кубиков.

Сказал себе: «Как будто это взрывчатка» — и стал составлять из кубиков разные заряды. Тоже для практики.

Наверное, ни в одной школе не учатся так прилежно, как учились на бронепоезде. Каждый понял: одной храбростью врага не одолеешь.

Бронепоезд на отдыхе, и ребята, прячась от солнца, сгрудились в холодке.

А по полю знай похаживает наш Старый Солдат.

Наклонится, отставив больную ногу, подберёт что-то с земли — и в сумку. Словно землянику собирает.

— Будете, — говорит, — довольны.

Да и опрокинул сумку.

Со звоном высыпались оттуда осколки снарядов — грязные, колючие уродцы.

— Разложите-ка, — говорит, — ребятки, костёр. Да пожарче!

Разложили на дне канавы.

Прогорел костёр — и зазолотилась большая куча углей.

Дорофеич доволен.

— Открываем, — говорит, — ребята, литейный завод!

И сунул в жар железную лопату.

А на лопате, как в ковшике, — осколки.

И — удивительное дело! — уже нет грязных уродцев. Тают, тают... И засветились серебром.

— Это алюминий, — пояснил Дорофеич. — В снарядах он, чтобы ловчее убивать людей. А мы его определим на пользу солдату. В ложках, ребята, нуждаетесь?

Тут все заговорили разом, перебивая друг друга.

Ещё бы не нуждаться! Деревянные ложки быстро сгрызаются: зубы-то у нас молодые!

Кое-кто из ребят приладился дуть на угли. Угли ещё больше засияли, жару прибавилось.

Дорофеич похвалил помощников.

— Поспевает, поспевает, — шепчет он, глядя на светящуюся лужицу в ковшике. И вдруг выхватил лопату из огня.

Лужицу алюминия он перелил на кирпич.

А на кирпиче у Дорофеича выдолблена ямка — как раз по форме ложки.

Этот кирпич он тут же накрыл другим кирпичом — с бугорком против ямки.

Разнял Дорофеич кирпичи — и ложка готова.

Так — раз за разом — одарил Старый Солдат бойцов новенькими ложками. Да не простыми — алюминиевыми!

— Спасибо, Степан Дорофеич, за новенькие ложки!

Поблагодарили мы Старого Солдата, и конечно, нам интересно узнать, откуда у человека такое мастерство.

— Видать, и до революции литейщиком работал?

Старик усмехнулся:

— Всякое бывало...

Дорофеич помолчал, набивая табаком самодельную трубку. Потом стал рассказывать.

И услышали мы, как жил до революции русский рабочий.

В мальчишестве бывал он много бит.

Сперва отец бил — в дни получки, спьяна.

Потом сапожник бил — ремеслу учил. Сбежал от сапожника.

Нанялся в трактир — колоть дрова, выносить помои. Здесь трактирщик за разбитую тарелку порвал ему ухо.

Подрос Стёпа. Поступил на железную дорогу, стрелочником.

Занятная это должность. Мчится поезд — шум, грохот.

С каждой секундой всё страшнее его вид. Вот-вот сомнёт, раздавит! А ты перевёл стрелку — и огнедышащее чудовище послушно уходит на соседний путь, уволакивает туда свой хвостище.

Степан почувствовал себя богатырём.

Да забыл богатырь про начальника станции.

Во дворе у начальника — корова, лошадь, всякая птица, свиньи.

Вызывает стрелочника:

— В хлеву поработаешь. Навоз надо выгрести. Потом кухарка научит, как корм задавать животным.

Парень возражает:

— Извиняюсь, господин начальник, но я не батрак у вас. Я стрелочник.

Тот как рассвирепеет:

— Ах, не желаешь работать? Вон отсюда!

И прогнал Степана.

Вот когда хватил парень горюшка... Руки здоровые, а работы нет.

Мечталось ему попасть на большой завод.

На большом заводе людно. И все рабочие между собой товарищи.

Но у ворот — хозяйский приказчик.

— Иди прочь! — кричит. — Много вас тут шатается безработных.

Нежданно-негаданно повезло Степану. Попал-таки на завод.

Прилежно к делу отнёсся — и за два года стал слесарем.

Сдружился Степан Дорофеич с хорошими людьми.

Стали вместе книжки читать, а в тех книжках — про жизнь счастливую, невиданную.

Собирались тайком. Читали и раздумывали, как же добыть это счастье для рабочего человека.

А тут — жандармы. Всех и накрыли.

Понятно — тюрьма...

Когда Дорофеич вышел из тюрьмы — уже седина в голове.

Сунулся на завод, а ему — от ворот поворот. «Каторжных, — говорят, — на работу не ставим!»

И сколько ни стучался по заводам — всюду одно: «Проваливай, не нуждаемся!»

И до чего же он обрадовался, когда попал в шахту!

Но работать приходилось стоя в подземной, студёной воде.

А на ногах у Дорофеича только лапти.

Скрутил человека ревматизм — и стал он калекой...

Вот какую историю рассказал Старый Солдат. Про себя рассказал. Нам, молодым красноармейцам.

Долго ребята молчали, опустив головы.

А старик опять занялся трубкой. Пустил из своей трубки горький дымок и говорит:

— В больнице лежал. Никакие лекарства не помогали. Думал, так, скрючившись, и помру.

— Чем же тебя вылечили? — спрашиваем. — Ведь ходишь?

— А враз пришло исцеление! — Солдат весело подмигнул. — Революция стала докторицей. Октябрьская. В боевые ряды потребовала. За власть Советов! Тут мои ноги и пошли.

Дорофеич встал и притопнул молодцевато ногой, притопнул другой.

— Гожусь ведь и я на бронепоезде. Как, ребята, считаете?

Разведка донесла, что на вражеском бронепоезде весь день приготовления.

Не собирается ли полковник напасть на нас?

Донесение разведки поступило вечером.

Сыграли тревогу.

Сразу же были отменены учебные занятия, и бронепоезд приготовился к бою.

— Агашин! — позвал меня командир. — А вам особое задание.