Мария Парр - Вафельное сердце

— Ха-ха, попробуй войти!

Лена говорила грубым басом, и баба-тетя удивленно взглянула наверх.

— Здравствуй, голубчик мой Трилле! А ты меня не впустишь?

Я быстренько объяснил ей, что она могущественная наследница ужасного разбойника Бальтазара. Баба-тетя опешила и уронила сумку. Внутри в потайном кармашке наверняка зашуршали карамельки от кашля.

— А дед? — спросила она погодя.

В узком окошке ванной рядом с входной дверью показался конец скалки.

— Руки вверх, фру Бальтазарова дочь! — закричал дед так, что загремела душевая кабина.

Баба-тетя растерялась лишь на минуту. Потом пообещала выкурить нас из дому и исчезла.

Прошло много времени. Бабы-тети нигде не было видно. Лена утверждала, что она уехала домой, но дед давал зуб, что она, конечно же, где-то тут и что-то замышляет, нам надо быть начеку. Тем более что последний автобус уже ушел.

И тут я учуял запах, от которого у меня по спине побежали холодные мурашки. Я кинулся наверх, к окну канатной дороги, Лена неслась за мной по пятам.

— Она печет вафли! — вырвалось у Лены.

И правда — она пекла вафли!!! Во дворе у Лены баба-тетя пристроила свою вафельницу на походный складной столик. Удлинитель тянулся на кухню через окно.

— У, черт, она без спросу проникла в мой дом! — вскрикнула Лена. Видно было, что Лена зауважала бабу-тетю еще больше.

На столике уже исходила паром горка готовых вафель. Время от времени тетя взмахивала над ними полотенцем, чтобы ароматные клубы лучше поднимались к нашим окнам.

Мурашки разбежались по всему телу. Мы замолчали и тихо и благоговейно, словно в церкви, наблюдали за тем, как растет гора вафель. Даже дед сломался и тоже не отводил взгляда от окна. Ни у кого из нас не было сил следить за Крёлле, и в одну секунду эта вертихвостка выскочила в сад и кинулась к бабе-тете! Та расцеловала ее. Посадила в шезлонг, а потом взяла вафлю — только с огня, большую, мягонькую, — смазала маслом, насыпала гору сахара и протянула Крёлле. Я чуть не заплакал.

— Мы сдаемся! — решительно сказала Лена.

— Нетушки, черти полосатые, — прорычал дед, хотя баба-тетя запрещает ему говорить «черти полосатые», когда мы рядом. — Трилле, бегом в подвал за удочкой!

А сам позвонил домой к Лене. Баба-тетя услышала звонок и посмотрела на наше окно.

— Мне взять трубку? — крикнула она, и Лена кивнула.

Баба-тетя сняла вафлю и убежала в дом.

— Здравствуйте, я представляю фонд помощи людям с прооперированной шейкой бедра, — завел дед елейным голосом, а сам делал какие-то отчаянные знаки в сторону то удочки, то окна. — Не согласитесь ли вы купить один лотерейный билет? Ваше пожертвование позволит нам…

Было ясно, что баба-тетя не станет покупать лотерейный билет, поэтому времени у нас в обрез.

— Крёлле! Сюда! Только тихо! — позвал я, спуская крючок вниз.

До Крёлле не сразу дошло, что надо нацепить вафлю на крючок. Она же еще маленькая. Пришлось долго-долго ей объяснять, но все же мы успели затащить наверх две вафли, прежде чем баба-тетя положила трубку и вышла из дому. Одну вафлю схватила Лена еще на лету.

— Давайте делиться! — почти закричал я.

— Трилле, нельзя разделить две вафли на троих! — объяснила Лена с полным ртом.

Пришлось нам с дедом обойтись одной на двоих. В саду Крёлле доедала уже пятую.

Через десять минут дед привязал наволочку к швабре и выкинул белый флаг. Мы сдались.

Поиграть в войну с разбойниками всегда здорово. Но перемирие гораздо приятнее. Так думал я, сидя в саду и объедаясь горячими вафлями вместе с лучшей в мире бабой-тетей.

— А почему он такой тонкий, а ты такая толстая? — спросила Лена посреди очередной вафли и посмотрела на деда с бабой-тетей.

— Она всегда съедала всю мою еду, — ответил дед, пригибаясь, потому что баба-тетя пыталась наподдать ему полотенцем.

— Раньше я не была такой толстой, друг мой Лена.

— А примерно какой толщины ты была? — хотела Лена знать подробности.

И дед с бабой-тетей принялись рассказывать истории. Баба-тетя была раньше красавицей, прямо как актриса. И так много народу хотело на ней жениться, что деду разрешалось лежать на крыше с рогаткой и пулять в женихов. В то время вообще не было толстых людей, потому что ели они только картоху и рыбу. Но в Рождество им давали апельсин. Если не было войны. Потому что тогда не давали…

Когда мы уже совсем ложились спать, позвонила мама. Она хотела знать, как у нас дела. Дед доложил ей, что все отлично, и старые, и малые вели себя приличнее некуда.

— Мы рассказывали истории из нашей жизни и ели вафли, — сказал он.

Мы с Леной хмыкнули.

— А можно я поговорю с Крёлле? — попросила мама.

Дед нахмурился и неохотно отдал трубку.

— Не говори, что мы ездили на мопеде, — шепнул я Крёлле.

Она кивнула и с важным видом взяла трубку.

— Крёлле, доченька, что вы делали сегодня? — услышали мы мамин голос.

Дед встал на колени перед своей младшей внучкой и сложил руки. Крёлле посмотрела на него очень удивленно.

— Я не садилась на мопед, — сказала она громко и внятно.

Дед опустил руки и с облегчением выдохнул. И мама там, на певческом слете, думаю, сделала то же самое.

— Вот и отлично, — сказала она. — А чем же ты занималась, дружок?

— Я лежала в ящике, — сказала Крёлле.

День рождения у Лены только раз в году, как у всех остальных, но кажется, что гораздо чаще. У нее только и разговоров, что о дне рождения. Но наконец он наступил.

— Чтоб человеку исполнилось девять девятого июля! Здорово, да?

Ленина мама вернулась с певческого слета и теперь мыла какие-то фрукты, чтобы их засушить и сделать из них искусство . Мы с Леной перекусывали.

— Да уж, — сказала ее мама. — И какой ты хочешь подарок?

— Папу.

Ленина мама вздохнула и спросила, как ей выдать папу: в праздничной упаковке или в виде подарочного купона?

— Лена, красавица, а ничего другого ты не хочешь?

Нет, ничего другого она не хотела, но когда мы вышли на крыльцо, Лена остановилась, постояла-постояла, а потом приоткрыла дверь и крикнула в дом;

— Велосипед!

Лена пригласила к себе весь класс. Восемь мальчишек плюс я. За несколько часов до праздника я зашел проверить, как там праздничный пирог, хватит ли его на такую ораву.

Мне открыла Ленина мама.

— Трилле, ты вовремя, — сказала она. — Может, хоть ты сумеешь ее утешить.

Я удивился и вошел в дом.

На диване лежала Лена. Вид у нее был нехороший.

— Ты заболела? — спросил я в ужасе.

— Да, заболела! У меня сыпь на животе, — закричала она так, как будто это моя вина. — И никто не придет на праздник, потому что все побоятся заразиться в каникулы!

Лена швырнула подушку в стену, все фотографии вздрогнули. Вот это ужас!