Роман Шмараков - Овидий в изгнании

– Я в нем леску вымачивал, – сообщил он старшине, ставя заварочный чайник. – Так что если будет привкус, это ничего. Это от ней. Одна чистая экология.

Денис Иванович звонил уже Армаде Петровне и еще кому-то.

– Налегай, – сказал он, оторвавшись от телефона. – Здесь по-простому, но от души. Каждый сам себя обслуживает. Сушки вот, варенье. Будь как дома.

Инесса Александровна прибыла скоропостижно.

– Здравствуйте, мальчики, – сказала она, сразу обозначив расстановку сил. – А это материал? – адресовалась она к Денису Ивановичу, имея в виду глодавшего сушку Сидорово-Выдрина, как будто способность быть материалом компенсировала атрофию речевой способности. – Да, экстерьер неплох. Вас не затруднит… да, вот так приподнимитесь, спасибо. Еще шаг бы посмотреть. Какой шаг у мальчика, Денис Иванович?

– Метр пятнадцать, – отчитался Денис Иванович в параметрах материала. – Стандартный.

– Плюс пять-шесть на отработку носка… хорошо. Вас не затруднит пробежать по комнате. У окна остановитесь. Дальше не надо, спасибо. А вскочить с места… да, вот так.

Сидорово-Выдрин, оторопевший, беспрекословно выполнял все эти эволюции, забыв поставить чашку с чаем.

– Еще па, если можно. – Он выполнил па. – Спасибо. Кусочек сахару киньте ему, пожалуйста, – распорядилась Инесса Александровна. Иван Сергеевич, подбежав, булькнул рафинад в чашку, и старшина смотрел, как он беззвучно разрушается на дне. – Ну что. Очень, очень неплохо. С завтрашнего дня ежедневные тренировки…

– У меня дежурство завтра, – попытался встрять ценимый как материал, но пренебрегаемый как личность Сидорово-Выдрин, однако не был услышан.

– …и через два месяца, – непоколебимо продолжала Инесса Александровна, – я его выпущу в «Щелкунчике» на район со вторым составом. До Дроссельмейера он у нас дорастет в одночасье, это я вам ручаюсь.

– Инесса Александровна, я ваш должник.

– Денис Иванович, оставьте, это я ваша должница. Вы который раз меня выручаете? Когда у нас на майских все мыши из массовки уехали картошку сажать, кто нас спас? Кто снова подал руку чудесному искусству Гофмана?

– Ну, вы же знаете, Инесса Александровна, я всегда, чем могу…

И тут появилась Армада Петровна.

– Армада Петровна, – предупредительно сказал Денис Иванович, – как вы кстати. Вот посмотрите. Вот у него глаз. Видите, какой верный глаз? Я лично могу засвидетельствовать все достоинства этого глаза, проявленные на пленере. Муха не проскочит неотраженной.

– Художник – это всего лишь глаз, – с сосредоточенной силой мысли выразила Армада Петровна. – Но, черт возьми, какой глаз!

– А вот рука, – продолжал Денис Иванович расфасовывать Сидорово-Выдрина. – Вы видите, что она не дрогнет? Я видел это.

– Прекрасно, – сказала Армада Петровна. – Но хочется видеть на практике. – Она достала из сумочки ватманский лист и кусок угля и протянула Сидорово-Выдрину. – Будьте любезны. Буквально на ходу. Как сможете.

Сидорово-Выдрин с сомнением принял весь этот лаконизм изобразительных средств и, бормоча: «Ну, если только как смогу», воспроизвел по памяти, приладив ватман на коленке, известную картину Альбрехта Альтдорфера «Битва Александра с Дарием», причем задача осложнялась тем, что Денис Иванович, горя желанием показать товар лицом, заглядывал ему через плечо, дыша в угольную крошку, и вообще всячески стоял над душой.

– Вот тут, помнится, – говорил он, тыча в баталию пальцем, – дивизион еще влево скакал. С победными криками. И вот здесь у вас в латинской надписи две орфографические ошибки и одна фактическая.

Старшина исправил.

– Ну, что же, – сказала Армада Петровна, ознакомившись с дипломным проектом. – Удовлетворительно раскрыта тема победы Запада над Востоком. Рисунок, конечно, надо ставить, но первое впечатление – с человеком имеет смысл работать. Значит, так. Сегодня, конечно, поздно уже…

Но тут, чуя свою опасность, зашевелилась Инесса Александровна.

– Простите, – сказала она с наружным спокойствием, за которым обычно следуют демарши вроде бросания денег кульками в камин, криков «В Пассаж!» и тому подобных. – Гармонически развитая личность – это, конечно, похвально, но есть еще такое понятие, как порядок очереди. Мы уже в течение получаса муссируем этот вопрос, и достигнута принципиальная договоренность…

И в знак договоренности она наложила руку на Сидорово-Выдрина как взятого в разработку.

– Позвольте, – нервно сказала Армада Петровна, не намеренная жертвовать новым Альтдорфером ради нового Дроссельмейера. – Тут у нас, я полагаю, гораздо более рельефный задел.

И она, со своей стороны, крепко взялась за рельефный задел.

Они потянули.

– Эй, эй, – тревожно сказал старшина.

– У него двое детей, – предупредил Денис Иванович. – Один по КамАЗам рисует, весь в мать.

–Эти способности переходят по наследству, – победно откликнулась Армада Петровна, форсируя притяжение.

И тут от дверей прозвучал новый голос, который можно было бы назвать голосом Командора, не будь он колоратурным сопрано:

– Кто это так хрустально сказал «Эй, эй»? Вы не могли бы интонировать «Я так безропотна, так простодушна»?

– Нет! – выкрикнули единым фронтом Армада Петровна с Инессой Александровной.

И тогда…

…………………………………………………

…………………………………………………

– Это и есть ответ на вопрос, почему побеждает владеющий шлангом? – спросил Генподрядчик.

– Да, – ответил пасечник.

В то время как происходили вещи, известные читателю из предыдущих глав, в том же доме, во втором подъезде, на шестом этаже снимали квартиру четыре сантехника.

Сначала сантехников было три, а четвертый был отдельно и даже с ними пикировался, но потом однажды на них напали пятеро электриков, и тут он выскочил: «Ребята, я с вами» – и с тех пор что-то прорвалось в их отношениях, какая-то преграда рухнула, и они стали друзьями – не разлей вода, так что где были трое, там непременно был и четвертый. И за квартиру он вносил одинаково со всеми.

Накануне описанных событий они, не будучи заняты на работе, играли в вист.

– Мне это надоело, – сказал четвертый сантехник, откладывая карты.

– Мы понимаем твои чувства, – сказали ему три сантехника: – поддержание светских связей кажется подчас несносным бременем. Но поскольку английский посланник прислал передать, что он нынче занят и быть не может, то придется тебе доигрывать. Бери карты-то.

– Нет. У вас много не выпонтируешь, а, кроме того, это унизительно. Как единственные разумные среди эукариотов, мы не можем так расточать жизнь.