Владислав Гравишкис - Под уральскими звездами

Это так потрясло Митю, у него даже сердце заколотилось сильнее. Он приподнялся, потер онемевшую от долгого лежания на кулаке щеку и со страхом еще раз посмотрел на машину. Откуда она взялась? Может, это вовсе не машина, а скала, похожая на машину? Да нет же! Машина, самая настоящая машина!

Безмолвная и неподвижная, она, как призрак, притаившийся в подводной глубине, стояла на дне залива и будто смотрела на Митю тусклыми, какими-то мертвыми и поэтому страшными глазами-фарами. Митя невольно оглянулся назад, на тот случай, если вдруг придется удирать.

Но машина не двигалась, ничего враждебного не предпринимала, и понемногу страх прошел. На смену ему появилась отчаянная радость: вот здорово, а? Он нашел машину! И где? На дне озера, под водой! Ребята ни за что не поверят! А тогда он им скажет: «Пожалуйста, сплавайте и сами пощупайте!» Здорово! Ведь сказал он им, что покажет — вот и показал... Теперь Митя уже не думал о том, откуда и как появилась здесь машина. Важно было то, что грузовик был тут, совсем рядом. Сначала Мите захотелось сейчас же побежать к ребятам и рассказать о находке. Но нетерпеливое желание скорее добраться до грузовика взяло верх. Митя сдернул рубашку и прямо с уступа нырнул в воду.

И тут машина исчезла. Ее хорошо было видно с уступа, но стоило прыгнуть в воду и поплыть, как ее скрывали отсветы неба на воде. Несколько раз Митя вылезал на уступ, всматривался в машину, бросался в воду, плыл и все же никак не мог наткнуться на место, где стоял грузовик. Казалось машина была заколдована и не хотела даваться в руки человеку...

А время шло. Потемнели озеро и лес, потемнело небо на востоке. Там даже проступили уже первые звезды, и только на западе над ломаной линией горного горизонта пламенел еще костер заката. Озябший Митя вылез на уступ, надел рубашку и стал раздумывать над своим положением. Вот-вот наступит ночь, ребята где-то далеко, машины не нашел. От радости не осталось и следа. Страх, отчаяние, раскаяние охватили Митю. Зачем он ушел от ребят? Куда теперь деваться? Бежать на Крутики? Все равно засветло не успеть. Ночевать здесь? И думать нечего: от воды уже сейчас несет холодком, а ночью и совсем замерзнешь. Выбраться наверх, укрыться в лесу? Тоже хорошего мало: лес казался зловещим и враждебным... Деваться было некуда, и Митя, пересиливая страх, поднялся на скалы и вошел под своды леса. Отыскав груду старой хвои под сосной, он вырыл в ней ямку и улегся. Мрак, казалось, только и ждал этого: обступил Митю непроницаемой черной стеной. Темнота точно приплюснула Митю, прижала к земле. Он лежал в своем колючем гнезде, боясь шевельнуться, боясь погромче вздохнуть, чтобы тот черный неизвестный, который затаился рядом, не услышал бы его и не расправился бы с ним...

Сила ночных звуков удесятерилась. Стук упавшей шишки казался землетрясением, от свиста крыльев пролетевшей птицы замирало сердце. А когда совсем недалеко раздались два выстрела, они оглушили Митю, как раскаты близкого грома. Укалываясь об иглы, он стал поглубже зарываться в хвою, пока не добрался до земли, еще хранившей дневное тепло. Сердце стучало в груди так сильно, как будто кто-то гулко бил молотом под землей. Сквозь этот стук Митя услышал голоса людей. Что происходило в лесу? Митя изо всей силы зажмурил глаза, подтянул колени к подбородку и так клубочком пролежал, пока все не стихло.

Ну ее к шутам и машину эту! Только бы дотерпеть до рассвета. Там уж он ждать не будет: доберется до автострады и на какой-нибудь попутной машине доедет до города. Пусть машина остается в озере, наплевать! Не нужна она ему совсем...

Митя проснулся, когда в лесу уже было совсем светло. Выбравшись из своего гнезда, он вышел на край обрыва, отыскал полевую сумку и жадно доел остатки хлеба. Над озером еще плавали седые лохмотья тумана, пронизанные косыми лучами солнца. Скалистый залив был доверху наполнен туманом, густым и белым, как молоко. Длинные белые языки, извиваясь облизывали гранитные стены, искали выхода из каменной ловушки.

Чем теплее становился воздух, тем беспокойнее вел себя туман. Он колыхался, как живой, полз то в одну, то в другую сторону, свивался в клубки и растягивался в длинные пряди. Наконец словно что-то дрогнуло: белая лавина бесшумно устремилась к проливу и вытекла в просторы озера.

Залив очистился, но машины не было видно ни с обрыва, ни с уступа, на который снова спустился Митя. Поверхность воды, отражавшая небо и берега, скрывала от глаз все, что делалось там, на дне. Ночные страхи прошли, и Митю опять стало одолевать любопытство: в самом ли деле он видел машину или она только померещилась? «День длинный, до ночи далеко, торопиться теперь некуда. Разузнаю все как следует, тогда и домой поеду...» — размышлял он, поглядывая на залив.

Он долго нерешительно топтался на. уступе, наконец нырнул и поплыл по заливу. Опустив голову под воду, он вглядывался в дно широко раскрытыми глазами. На этот раз ему повезло: что-то неясное, черное прошло под ним. Да, это была машина. Митя различил кузов, кабину, капот. Она стояла на дне, странно неподвижная, необыкновенная, загадочная.

Хорошенько подышав, Митя нырнул и опустился на кабину. Ноги его ощупали шершаво-скользкую брезентовую обшивку, шпунты на досках. Ухватившись за какой-то выступ, он изогнулся и пошарил рукой по ветровому стеклу. Грудь распирало от желания вздохнуть, в ушах загудело, и Митя, оттолкнувшись от кабины, выскочил на поверхность. Широко открыв рот, он втянул в себя воздух, а вместе с воздухом в горло попала вода. Начался кашель, неудержимый кашель, который не остановить никакими силами. «На берег надо, да поскорее. Потом еще приплыву...» — решил Митя.

С трудом разглядев берег — глаза захлестывала вода, — он поплыл к уступу. Кашель одолевал, и Митя начал захлебываться. «Только бы до уступа добраться, только бы до уступа!» — билась в голове мысль. Он заторопился, начал сильнее бить руками и уже не плыл, а только держался на воде. «Тону!» — мелькнула страшная мысль. Бездонная глубина втягивала в себя, держала на месте, мешала плыть. Вода заливала лицо, и сквозь туманные расплывы Митя увидел смутные человеческие фигуры, бежавшие по откосу...

— А третий-то у вас где? Ведь вас утром, кажись, трое было? — спросил лесник, когда Павлик был со всех сторон ощупан и осмотрен отцом и ворчливо обруган Годуновым.

— Он еще днем от нас ушел. Ты его знаешь, папа, это Митя Пичугин, — ответил Павлик и рассказал всю историю поездки на озеро.

Владимир Павлович поглаживал стриженную голову сына и думал. Кажется, в отношении к сыну надо что-то пересмотреть. Парень вырос, его тянет к большой, самостоятельной жизни, а он с Ириной все еще считают его ползунком. Видимо, еще не раз придется за него поволноваться, но что делать? Такова жизнь...