Анвер Бикчентаев - Прощайте, серебристые дожди...

Начальника за столом уже не было. Одноглазый тянул из стакана самогон. Верзила по-прежнему выводил какую-то мелодию на своей гармошке.

Скула страшно болела. Азат попытался повернуться. Это не ускользнуло от Одноглазого.

— Теперь ты знаешь, во что обходится ложь? — почти ласково спросил он.

Азат крепко закрыл глаза, ожидая нового пинка. Но удара почему-то не последовало.

— А ну живей подымайся! Устраивайся с полным удобством.

От полицая всего можно ожидать. Ему ничего не стоит садануть или пнуть ногой. Большим усилием воли Азат заставил себя подняться и сесть за стол.

Одноглазый подвинул к нему чугун. Там ещё оставалось несколько картофелин.

Азат жадно потянулся к чугуну.

— Погоди! — рявкнул Одноглазый. — Картошку получишь после того, как сообщишь, где прячется твой партизанский отряд.

— Не знаю я никаких партизан!

Полицай расхохотался. Он корчился от смеха как сумасшедший: глаза его налились кровью.

— Я обшарил твои карманы, прощупал воротник и шапку. Понимаешь, ничего не нашёл, никакого письма. Где оно у тебя запрятано?

— Какое письмо?

— Вот что, маленький бандит, моё терпение лопнуло. Какое задание тебе дали? Или ты признаешься во всём, или же…

На этот раз даже не потребовался удар. Азат как сидел, так и повалился без сознания. Голод и страшная усталость сделали своё дело.

— Оставь ты его в покое, пёс с ним…

Азату показалось, что голос принадлежал Верзиле. Он доносился откуда-то издали…

Мальчик почувствовал, как его схватили за шиворот и потащили по полу, затем — по ступенькам, по снегу и снова по лестнице…

Что было потом, он не помнит.

Азату снились кошмары. То его преследовали гестаповцы, то какие-то призраки. Он даже во сне хромал на одну ногу и никак не мог уйти от погони.

Потом запершило в горле, перехватило дыхание. И наверно, от этого он проснулся. Казалось, всё вокруг было пропитано запахом керосина.

Азат огляделся. Темно. Ничего не видно. Куда же всё-таки его приволокли и бросили?

Когда рассвело, он понял, что лежит в подвале, потому что слабый свет просачивался сверху.

Он почувствовал, что коченеет на холодном земляном полу, и попытался подняться, но застонал и повалился… Ему почудилось, что кто-то неотступно наблюдает за ним. Мальчик повернул голову и чуть не вскрикнул: из темноты на него уставились немигающие глаза!

«Да ведь это собака!» — с облегчением вздохнул он.

Собака была настроена мирно: не рычала и не лаяла. Просто ей, очевидно, было необыкновенно интересно наблюдать за мальчишкой, без движения лежащим тут. И когда Азат застонал об острой боли, собака тихо заскулила, по-своему проявляя сочувствие.

Азат был благодарен овчарке. Но она, кажется, теряла терпение: гавкнула раз-другой, будто торопя его подняться, будто недовольная его медлительностью. Тявкнула вполголоса, без злости.

Заскрипела и распахнулась дверь. Азат осторожно поднял голову: наверху, на первой ступеньке, широко расставив ноги, стоял Верзила.

— Булка! — окликнул он собаку, — вот тут вся твоя порция — фронтовая и мирная.

Он разговаривал с овчаркой, как с человеком, ласково и дружелюбно. Странно было такое слышать от полицая.

Мальчик почувствовал тяжелый приступ голода, даже голова закружилась. Прошло более суток, как он ничего не ел.

Верзила, очевидно, наблюдал за мальчиком.

— Вставай! — приказал он.

Азат с трудом поднялся и, чтобы не упасть, прислонился к бочке. Вот откуда, оказывается, идет запах керосина!

— Следуй за мной!

Страх вспыхнул в глазах мальчика: сейчас поддаст сапогом или саданёт по затылку, как тот, Одноглазый.

Но нет, полицай вошёл в хату, а за ним — Азат, еле волоча ноги.

Теперь, при дневном свете, мальчик получше разглядел полицейский участок. Посредине комнаты стоял стол без скатерти, заставленный пустыми бутылками, грязными мисками и котелками, в углу — печка и рядом железная койка.

Вдоль стен, направо и налево от двери, протянулись две деревянные скамьи. На противоположной от входа стене висела большая фотография Гитлера, а над койкой — портрет Тараса Шевченко. Мальчика это очень удивило. «Вот два человека, которые никак не могут быть в одной комнате», — подумал он.

За печкой стояла чёрная классная доска.

«Наверно, тут была школа, — сообразил Азат, — и портрет поэта сохранился с тех пор… Просто его забыли снять со стены и выкинуть вместе с партами. Зачем полицаям Тарас Шевченко?..»

— А ну-ка дай посмотреть, бедолага, на что ты годишься? — проговорил Верзила, оседлав один-единственный стул. Наверно, тот самый, на котором еще недавно сидел учитель. — Сперва поешь, а потом — за уборку. Покажи, на что ты способен.

Азат не заставил просить дважды. С жадностью он набросился на хлеб. Мигом проглотил три ломтя с чесноком, выпил две кружки квасу.

Теперь можно приняться и за дело. Засучив рукава, Азат вымыл посуду, убрал со стола, подмёл пол. Трудиться он умел.

Пока мальчишка был занят уборкой, Верзила сидел на кровати. Он, кажется, совсем забыл об Азате. На губной гармошке выводил какую-то мелодию.

— Почистить винтовку? — спросил Азат, управившись по хозяйству.

Оружие полицая стояло в углу.

Отец научил Азата чистить винтовку — это пустяки для умеющего человека.

— Разве ты умеешь чистить оружие? Мальчишка прикусил язык.

— Если покажете, то смогу. — А про себя подумал: «Чуть не проболтался. Им не обязательно знать, что я сын комбата».

— Не трожь! — буркнул полицай.

«Нельзя так нельзя, — подумал мальчишка. — Я посижу, коли других дел нет. А ты наигрывай себе на своей губнушке…»

Куда там! В комнату вдруг ввалился Одноглазый. Увидев его, Азат живо вскочил. При нём, пожалуй, спокойно не посидишь.

— Проваливай отсюда! — Одноглазый грубо выругался. — Убирайся, фердаммтер!

Однако мальчишка не знал, куда ему убираться и что означает это нерусское слово «фердаммтер».

Вскоре вошел начальник холминской полиции. Он поморщился, взглянув на мальчишку, что-то буркнул себе под нос. «Если я им мешаю, почему они меня не отпускают?» — вздохнул Азат.

— Допрашивал? — спросил главный полицай.

— Нет, — ответил Верзила.

— Неспроста он явился в село. Так я понимаю.

— Разреши, начальник, я вышибу дурь из его головы? — вызвался Одноглазый.

— Может, его и не подсылали? — сказал Верзила.

— Надо кончать с ним! — стукнул по столу Одноглазый. — Чует мое сердце — наживем себе беды. Помяните мое слово. Где у него пропуск или какое другое разрешение? Ничего нет! За это расстрел полагается, сами знаете.

Мальчишка осторожно скосил на него глаза: неужели так просто можно порешить человека? Наверно, шутит, грозится только для виду…