Анвер Бикчентаев - Прощайте, серебристые дожди...

«Он же пьяный! — вдруг понял Азат и вздрогнул. — Такому, пожалуй, убить человека ничего не стоит».

— Не хочу брать грех на душу и тебе не советую, — рассудительно заговорил главный полицай. — Мы его запишем в команду, которая вскоре должна отправиться в Германию. Без шума и спихнем с рук.

Одноглазый настаивал на своем.

Когда спор затянулся, Верзила подал голос:

— Долго я буду у вас на побегушках?

— Тебе что, надоело служить у меня? — нахмурился начальник. — Так тебя понимать?

— У нас должна быть прислуга. А хлопец работать умеет. Пусть поживет здесь. Я с него глаз не спущу. А там видно будет. Надо будет — отправим куда следует. Это у нас быстро делается.

Одноглазый твердил свое:

— Я не верю его нездешним глазам. Послушайте меня, дело говорю.

Наверно, он слов попусту не тратил, потому что рука его уже потянулась к кобуре.

— Отступись! — прикрикнул на него начальник полиции, потеряв терпение. — Ты того, не балуй оружием. А ну спрячь револьвер! На свой страх и риск оставляю хлопца при участке. А ты смотри, — повернулся он к Верзиле, — будешь за все в ответе. Верзила пожал плечами, точно говоря: «Чего вы боитесь?»

Одноглазый никак не мог успокоиться:

— Я ему покажу, почем фунт лиха! Он у меня будет знать сладкую каторгу. Я ему, азиату, устрою сладкую жизнь!

С того дня прошло две недели.

«Четырнадцать дней и четырнадцать ночей — немалый срок, ой какой немалый, — говорил себе Азат. — Если бы полицаи не следили за каждым моим шагом, то давным-давно тут и духа моего не было бы…»

Его сторожили почище, чём иного пленного. «Дело дрянь, — вздыхает Азат. — Какой я разнесчастный человек! Пожалуй, кроме меня, на всей оккупированной территории никто из наших ребят денщиком не служит. Денщиком у полицаев!»

День-деньской Азат жил тайной мечтою: «Будет заваруха — убегу! Честное пионерское!»

«У солдат одна задача — воевать. А у денщика девяносто девять нескончаемых обязанностей. Может, и больше, — горевал Азат. — Кто их считал!»

Чего-чего не приходилось делать маленькому денщику! Он и уборщик, и сторож, и повар, и рассыльный, и… Ближе к вечеру голова идет кругом, ноги будто налиты свинцом, глаза слепнут. Тут некогда предаваться размышлениям.

Однако не думать он не мог.

«Если расставить полицаев не по ранжиру, не по чинам, — рассуждал Азат, — а по степени жестокости, то Верзила занял бы последнее место после Одноглазого и начальника полиции. Это уж точно».

Азат всего повидал тут досыта. И сделал для себя кое-какие выводы. В двенадцать лет это уже необходимо.

«Почему начальник на всех, кроме фашистских чинов, наезжающих время от времени, смотрит через стакан? — спрашивал он себя. — Ему, наверно, стыдно глядеть землякам в глаза, оттого он делает вид, что важничает».

А вот Верзила, казалось, вовсе ни о чем не задумывался. День прошел — и ладно. Набил желудок — и хорошо. Поспал — чего же еще нужно?

Порою, однако, и на него что-то нападало, вроде угрызения совести, что ли… Как-то раз, захмелев, Верзила

выкинул в форточку немецкую губную гармошку, с которой в другие времена никогда не расставался.

А то был еще такой случай. Ни с того ни с сего Верзила сказал:

— Запутался я…

Азат не понял: в чем запутался? Даже на его ноги взглянул, на них — никаких пут. И руки свободные.

Сегодня на рассвете полицаи куда-то исчезли. Может, опять устроили облаву на партизан?

«Хоть бы их всех, предателей, партизаны там уложили!» — вздыхал Азат.

В мечтах своих он заходил порою далеко. Если бы у него была связь с партизанами, то он сумел бы заблаговременно предупредить их об облаве.

Но у него нет знакомого партизана. Ему в его положении остается одно: ожидать счастливого случая.

А тот счастливый случай, когда еще наступит!

За тонкой перегородкой завозился Верзила. Под ним жалобно заскрипела старая кровать. Минутой позже он стал чиркать спичкой. Полицай не встанет, пока не выкурит самокрутку.

Скрип кровати — первый сигнал для денщика. Ему полагается вскочить с топчана, одеться и затопить печку, пока начальство, громко позевывая, втягивает в себя дым махорки.

— Денщик обязан быть расторопным, — поучает Верзила.

Потом полагается сходить за водой на колодец, поставить в печь чугун с картошкой… Так обычно начинается трудовой день денщика, если не случается какое-нибудь ЧП.

— Эк его мотает! — прошептал Азат, взглянув на молодой тополь, раскачивавшийся на сильном ветру.

Второй день метет метелица. Азат гадает: придут нынче ребята лепить снежную бабу или нет?

Вчера они почти до сумерек играли на улице, напротив полицейского участка. Неужели в другом месте меньше снега или не так весело?

А может, они за кем-нибудь следят? Например, за ним, за Азатом. Однако он сразу же отбросил эту мысль. Зачем им нужен денщик полицаев? Просто тут привычно играть, потому что здесь до войны была их школа.

Как только ветер поутих и повалил крупный снег, мальчишки сбежались сюда шумною гурьбой. Они, как и вчера, смеясь и дурачась, начали лепить снежную бабу. Ребята спешили, точно опасались, что Снег растает, и они не успеют закончить начатое.

Азату очень хотелось быть вместе с ребятами — чего уж таить! Водиться с такой веселой компанией — одно удовольствие, это каждому ясно.

Среди них была одна-единственная девчонка, но какая! Бегала она не хуже ребят, дралась, пожалуй, побойчее, чем мальчишка. Вот это и дало ей великую власть над всей компанией. Вот почему и стала Маринка атаманшей.

Снежная баба росла на глазах. Сперва скатали огромный шар — одному с места ни за что не сдвинуть, сверху поставили другой, поменьше, и, наконец, приладили третий, там, где положено быть голове. Все было хорошо. Только под рукой не оказалось подходящего материала для глаз. Так, во всяком случае, подумал Азат, наблюдая за ребятами. «Я бы вынес им пару угольков, да разве они возьмут…» — горестно вздохнул он.

Маринка не растерялась. Недолго думая она оторвала две пуговицы от пальто. Не может же снежная баба остаться слепой!

«Ишь, какая быстрая! Если все будут пуговицы отрывать, что ж это получится?» — усмехнулся Азат. И не особенно строго осудил Маринку. Она ведь это сделала сгоряча.

Девчонка здорово верховодила, она знала толк в этом деле. Может быть, умение управлять людьми передалось ей по наследству от ее отца — учителя? Это, честно говоря, Азат утверждать не берется.

И оспаривать тоже.

У атаманши было два брата: старший и младший. Они играли вместе со всеми под ее началом.

Младшего — вихрастого, конопатого — она ласково окликала Коленькой, хотя ему было, наверное, столько же лет, сколько и Азату. «И чего она с такой дылдой нянчится?» — не понимал Азат.