Анвер Бикчентаев - Прощайте, серебристые дожди...

Туманов наклонился над Азатом Байгужиным. А тот во сне улыбается, смешно чмокая губами.

Какое диво увидел? Что ему снится? Может, впервые за войну перед ним поставили до краев наполненный котелок супа с большим куском мяса? Или приснилось ему ещё более невероятное — цирк! Возможно, хлопец в нём ни разу и не бывал, только слышал от других, как медведи танцуют, а обезьяна на мотоцикле катается! И тут Азат неожиданно раскрыл глаза.

— А, это вы! — сказал разочарованно.

— Подъем, адъютант!

Поглядев вокруг, Азат Байгужин спросил:

— Так, значит, я до самого утра малый привал себе устроил?!

— Выходит что так. Желаешь помыться, родничок рядом.

— Пойду до родничка, — кивнул Азат.

— Автомат можешь пока оставить тут.

— Не положено!

— Ну, вещевой-то мешок доверишь?

— Вещевой мешок можно…

Ротный улыбнулся: у юного воина чувствуется хорошая школа.

…На кашу Азат набросился бесцеремонно, наверное, забыл, когда последний раз вдоволь едал. Лишь опорожнив затем две кружки кипятка, он удовлетворённо улыбнулся и подумал: «С ротным кушал из одного котелка, во как! Такой чести не каждый удостаивается».

А ротный тут как тут с предложением:

— Почему бы тебе не остаться у нас? Мне тоже адъютант положен.

— Ничего из этого не выйдет! — решительно замотал головой Байгужин.

— Не нравлюсь я тебе, стало быть?

— Как вы не понимаете? Я же дал клятву оберегать Оксану Белокурую!

И чуть с его языка не сорвалось, что это произошло тогда, когда потеряла Оксана в бою за Красный мост самых близких людей: Отто и Артиста. Вовсе не всем следует знать о том, кого она любила и из-за кого плакала.

Всем своим видом и поведением Азат выражал нетерпение. Разреши ему, он сию же секунду помчался бы к себе домой, в штаб отряда.

Между тем ротный Туманов, казалось, вовсе не замечал нетерпения своего гостя, он был в непрерывных хлопотах. Там, где можно, думалось Азату, обойтись одним-двумя вопросами, он час расспрашивал разведчиков. То никак не мог расстаться со своим заместителем, картавым сержантом, инструктируя его, точно маленького.

«Ишь ты, какой Дотошный!» — злился Байгужин.

Наконец ротный справился со всеми делами, одним словом, они с Азатом отправились в путь и сделали уже несколько шагов. Но тут Туманов, опять что-то вспомнив, снова вернулся к сержанту.

Весь издёргался Азат Байгужин, пока не пошли они с ротным преодолевать тот же вчерашний путь, только в обратном направлении. Как знать, не придётся ли ему сделать ещё один подобный круговорот?

Живя в лесу, волей-неволей становишься следопытом, хорошо запоминаешь дорогу. Азат Байгужин шёл впереди и шестым чувством чуял, где свернуть направо, где налево. Он уверенно вёл Туманова от бурелома к бурелому, от лужайки до лужайки, смело шёл вброд.

Ротный молча следовал за ним, и лишь лёгкая усмешка временами появлялась на его губах: «Молодец, хлопец! Далеко забросила тебя солдатская судьба!» — и вздохнул.

— Слушай, адъютант, ты уж повидал комиссара?

Новый человек в отряде всегда вызывает любопытство. А тут появился не какой-нибудь рядовой, а комиссар.

— Ну, видел.

— Какой он из себя?

— Ну, человек как человек. А что?

Дорога петляла по чащобе, заставляя идти то рядом, то след в след, то расставаясь. Такой путь неподходящее место для задушевного разговора. И всё же Туманов спросил:

— Ну, каким комиссар показался тебе с первого взгляда? Весёлым, хмурым, смелым или там ещё каким?

— Не понял.

— Как это не понял?! А впрочем, ты прав: с первого раза трудно понять человека. С человеком надобно, как говорят, пуд соли съесть, пока разберешь, что к чему…

На это Азат ничего не ответил.

— Ты, пожалуй, удивляешься, почему вдруг задаю подобные вопросы? Видишь ли, какое дело, комиссар — он всегда фигура: в полку ли, в отряде. От него, как и от командира, зависит успеха дела и твоя собственная судьба.

Азат внимательно глянул на ротного и опять промолчал, только шаг поубавил.

— Если хочешь знать, встречаются в жизни люди, про которых хочется сказать: человек высшей пробы! Один такой человек сделал из меня солдата. До партизанского отряда был я в действующей армии. И мне посчастливилось служить под началом батальонного комиссара, который тоже из тех мест, откуда и ты, к тому же и водохлёбом был не хуже тебя. Вот ты, Байгужин, скажи мне, с чего начинается комиссар?

— Откуда мне знать?

— Ты правильно отвечаешь, откуда тебе знать. А я знаю. Комиссар начинается не с беседы или с митинга. Не с того, что пропесочил тебя за что-то… Наипервейшая задача его — накормить людей и в бане помыть! С этого обыкновенного дела и начинал он свои обязанности. Для комиссара нашего важнее всего было, чтобы солдат в окопе чувствовал себя как в собственном доме. Дошло? Но, если схоронился ты во время атаки или в засаде храпел — пощады не жди. Суровый мужик был.

Туманов помолчал.

— Забота с еды начинается, но на ней не кончается. Главное, чтобы комиссар людям верил и они ему верили. Как-то немцы с самолётов сбросили листовки. Солдату лучше не читать эти поганые бумажки, потому что в них сплошной яд и обман. Один из нас не выдержал, прочитал любопытства ради. Что, думаешь, было? Комиссар нагоняй ему дал? Ничего подобного! Комиссар спросил: «Ну, доволен остался, что прочитал вражескую листовку?» Солдат со смехом ответил: «Не бойтесь, товарищ комиссар, не уговорят они меня ни в какую! Своих не предам, как советуют, и к единоличному хозяйству не вернусь, как обещают. Пусть-ка, накось, выкусят!»

Ну и похохотали мы тогда до упаду. И комиссар вместе с нами. Потому людям верил! Посему и уважением солдатским пользовался.

Комиссар, как я думаю, должен уметь смеяться. Честное слово, это ему по штату положено!

Был такой у нас один рядовой, который часто промашку давал. Одним словом, оплошность допускал.

Как-то приехали в наш полк, на передовую, артисты Большого театра. Среди них один солидный дядя оказался небритым. Спрашивает он, стало быть, у комиссара «Где тут у вас можно побриться?» — «Спуститесь в мою землянку, — ответил ему комиссар, — там найдёте всё, что нужно для бритья». Сам комиссар куда-то отлучился, а на пост заступил тот самый автоматчик, который донельзя часто промашку давал. И что же он видит? Из комиссарского блиндажа выходит незнакомец и, глянув в сторону немцев, начинает петь во всю глотку: «Дайте, дайте мне свободу!» Часовой решил, что незнакомец вроде бы неприятелю сигналы подаёт, и арестовал по всем правилам. Артист обиделся, выступать отказался. Но комиссар так смеялся, что и артист развеселился. А автоматчик тот даже благодарность заработал.

Помнится ещё ближний бой под городом Изюмом — сладким городом. Неожиданно атаковав, фашисты добрались до нашего штаба; кто под рукой оказался, тот и пошёл врукопашную. В разгар схватки вижу я, из-под штабной машины чьи-то сапоги торчат. Подумал, это наш шофёр схоронился. Я лезу под машину, говорю: «Люди дерутся, а ты тут прячешься?» А это не шофёр, фриц спрятался. Вцепился он мне в горло, дышать не даёт. Я терять сознание начал, и вдруг слышу комиссаров голос: «Тут под машиной ещё два фрица!» Вытащили нас обоих за ноги… Отдышавшись, я проясняю обстановочку: «Это я, Туманов, — говорю, — а другой натуральный фриц!»