Людмила Матвеева - Продлёнка

— Мы с Денисом можем снова на крышу влезть, — предлагает Вадим. Ему так хочется самому запустить свой парашют.

Денис сразу встрепенулся:

— Туда очень просто забраться, там сугроб. Можно?

Теперь надо ждать, что скажет хозяин гаража. Это его гараж и его драгоценная крыша. Вадим думает: «Не разрешит ни за что. Её чинить дорого, даже красить дорого, бешеные деньги». А хозяин вдруг ни с того ни с сего говорит:

— Сам залезу. Сам пущу парашют. Дай-ка сюда. — Он берёт парашют у Вадима, аккуратно расправляет стропы, синий человечек слегка покачивается. — Заодно снег счищу, вся крыша в снегу.

Хозяин ловко забирается на свой гараж, некоторое время стоит там, парашют вздувается в его руке, как маленький парус. Потом хозяин кричит на весь двор:

— Пошёл! Смотрите!

И они все видят, как легко, плавно летит парашют, он летит вокруг двора и долго не опускается. Вот повисел у одного балкона, потом у дерева. Опустился парашют прямо под ноги старухи Шапокляк. И она бережно взяла его и почему-то на него подула, как будто купол бы одуванчиком.

— Вот как это надо делать, — говорит радостно хозяин, — чтобы не зацеплялся. Момент надо точно рассчитать. Интуиция — не последнее дело.

Он спрыгивает в сугроб, надевает свою дублёнку и уходит. На прощание он спрашивает:

— Завтра будете запускать? В это же время — годится?

— Годится! — кричит Денис.

И Вадим тоже отвечает:

— Годится. Завтра в восемь.

Все начинают расходиться. Вадим говорит:

— А снег с крыши он так и не счистил. Забыл про снег-то.

Шапокляк говорит:

— Завтра я возьму у дворника лопату, и мы очистим эту изумительную крышу. Годится?

— Годится, — отвечают ребята хором.

Вадим думает: «Неужели сама полезет?» Потом догадывается: «Нет, она будет руководить с земли». Потом, уже войдя в свой подъезд, вспоминает, как летел над двором парашют, как все смотрели, и Вадиму кажется, что это он там летал мимо окон, балконов и чёрных деревьев. Он гладит рукой белый купол, лёгкий и прочный, из парашютного шёлка.

В это яркое воскресное утро Нина Грохотова гуляла со своей собакой Ингой, и у них обеих было хорошее настроение. Нина смотрела на склочных воробьёв у мусорного бака, они налетали друг на друга, пищали, ссорились. Те, кто не участвовал в скандале, склёвывали в это время свою добычу. Может быть, завистливому вообще достаётся меньше хорошего? Он боится упустить свой кусок, от этого завистливый всегда занят и напряжён. Но Нина об этом не думала. Она просто стояла и смотрела, как самый крупный воробей с коричневыми перьями на спинке, налетел на другого, поменьше, грудью стукнул его, тот отскочил, растрёпанный, запищал возмущённо, а крупный клюнул его крепко, отогнал и ещё покричал вслед: «Попробуй только сунься!» Нина засмеялась: «Совсем как Денис. Или Серый. Или Игорь Иванов. Да все они, мальчишки, как воробьи. Ничего в них нет интересного».

Инга тянула поводок, ей надо было обнюхивать углы, выискивать глазами кошек и кидаться за ними. Инга не причиняет кошкам никакого вреда, но они, кошки, должны знать своё место и не ходить по тем дорогам, где прогуливается чистокровный боксёр-девочка. Инга их гоняет, пугает и всячески треплет им нервы. Её золотистая спина сияет на солнце и дрожит от притворного гнева — это кот пыльного серого цвета медленно переходит от универсама к аптеке. Инга два раза пролаяла басом — большего кот не стоил. Она как будто сказала ему: «Ты, надеюсь, понимаешь, что я сейчас с тобой сделаю?» Кот понимал, он повёл на Ингу янтарным глазом, брезгливо тряхнул лапой, мяукнул сипло. Как будто сказал: «Понимаю ваш гнев, девочка-боксёр. Но у меня скорость и ловкость дикого зверя. И меня не водят на поводке, как некоторых. Я свободен, как эти птицы». Тут кот приседал на задние лапы и начинал подкрадываться к воробьям. Вряд ли он мог поймать их, но ему было важно, чтобы воробьи знали своё место, они должны помнить, что рядом где-то бродит опасный зверь, кот Базилио, как он называл себя сам, или просто Вася, как называл его хозяин, рубщик мяса в универсаме.

Нина не вдавалась в эти сложные отношения. Она привычно сказала:

— Инга, нельзя, фу, Инга, — и потянула поводок, чтобы Инга шла рядом и не дёргалась.

Нина хотела встретить знакомых, хоть кого-нибудь. И это вполне могло произойти, потому что было воскресенье, светило солнце, в такие дни люди охотно выходят из дома. Вон в том корпусе живёт Катя Звездочётова. А в голубом шестнадцатиэтажном — Сима. И рядом Вадим Васюнин, а в соседнем подъезде — Денис. Может же кто-нибудь из них выйти погулять. И тогда этот человек ахнет и скажет:

«Нина! Какая у тебя прекрасная курточка! Белая, меховая, пушистенькая, как зайчик!»

Обязательно скажет. Или, в крайнем случае, подумает. А куда деваться, если курточка действительно новая, бельгийская, ослепительно беленькая, с капюшоном и белыми помпонами вместо пуговиц. И ещё вдобавок красные вельветовые брючки и белые сапоги. Даже Катя Звездочётова должна почувствовать, что с Ниной надо считаться. И не покажет сегодня своего превосходства даже Катя Звездочётова. Потому что пусть Катя — это Катя, но у неё нет и никогда не будет такой фирменной куртки.

Нина выглядывает из капюшона, как из скворечника, вертит головой, но не показываются на улице ни Катя, ни Сима, ни Денис — все сидят по домам. И очень жаль.

Нина ещё раз смотрит на своё отражение в витрине булочной, проводит рукой по ласковому меху курточки. И тут она видит наконец знакомую фигуру — из-за поворота выходит писательница, она быстрым шагом идёт по другой стороне улицы. Нина удивляется, что видит писательницу, хотя знает, что писательница живёт где-то недалеко. Нине хочется, чтобы писательница увидела куртку, и она быстро переходит дорогу; Инга неохотно тащится сзади — ей так и не удалось сегодня поставить на место самовлюблённого и нахального кота Васю.

Писательница идёт очень быстро, Нина думает: «Ну зачем немолодой женщине ходить с такой скоростью? Ей бы гораздо больше подошла медленная, плавная солидная походка». Если бы Нина была писательницей, она стала бы ходить так, чтобы вся улица замечала — вот идёт не просто женщина, а настоящая писательница, которая пишет настоящие книги. Но взрослые часто спешат и не успевают подумать о своей походке и других важных вещах.

Тут Инга дёрнула поводок: мимо, совсем близко, прошла болонка величиной с детскую шапочку, её вела старушка, которая испугалась не то за болонку, не то за себя и шарахнулась от Инги, схватив болонку на руки и прижимая к груди.

— Инга! Фу!