Людмила Матвеева - Продлёнка

Серёжа только сейчас всей душой полюбил вдруг эту скамейку. Он раньше никогда не замечал её, не сидел на ней ни разу. Кто же в десять лет выходит во двор, чтобы сидеть на лавочке?! Ну, ещё девчонки иногда — им, сидя, удобнее людей обсуждать. А мальчишки — нет, они бегают, они торопятся, у них много дел интереснее, чем на скамейке сидеть. Эх, красят, ну до чего же хорошо красят-то! Почти уже покрасили спинку, теперь сиденье будут красить.

А вон, около качелей, стоят Катя Звездочётова, Мальвина и Сима. Опираются на грабли неразлучные подруги. Им, значит, досталось сгребать в кучи листья. Какая, наверное, прекрасная работа — с листьями возиться. Они шуршат, ветер гоняет их по всему двору, по кругу, а ты ловишь их граблями, и никуда эти листья от тебя не убегут. Ты сгоняешь их в кучу. После на этой куче можно попрыгать. Кого-нибудь толкнуть можно в эту кучу. А можно вываляться в листьях, и чтобы девчонки кричали: «Серый! Ты весь пыльный! И куртка! И шапка!» Девчонкам покричать — одно удовольствие.

В коридоре Серёжа слышит весёлый командирский голос:

— Вы моете коридор с той стороны, мы моем — с этой. Потом будет стыковка вон у среднего окна. Поехали! — Это Руслан.

Хорошо Руслану со всеми в коридоре. Хорошо Денису со всеми во дворе. Всем хорошо — Серёже плохо.

Вон смеются в коридоре, кто-то визжит.

— Руслан! Не брызгай в меня водой! Ты что? — Это, конечно, Майка Башмакова.

А Нина Грохотова ноет:

— Серый, ну Серый! Чего ты застыл? Сколько мне тебя ждать?

Он вздохнул, сполз с подоконника, притащил ведро воды, взял тряпку, а другую кинул Нине.

— А мыло, Серый?

Вот приставучая. Буркнул:

— В шкафу.

Он тёр дверь со злостью, как будто она была во всём виновата, эта несчастная, захватанная не совсем чистыми руками дверь класса. Он намыливал тряпку и мыл, мыл. А с другой стороны шуршала и скреблась, как мышь, Нина Грохотова.

— Ой, пятна не отмываются, — пожаловалась она, — ну кто измазал дверь синей пастой? Дураки всё-таки какие. Правда, Серёжа?

Он не отвечает, не до неё. Серёжа сам не заметил, как вошёл в азарт. Ему теперь важнее всего, чтобы каждое пятнышко сошло с двери под его тряпкой. И так важно, чтобы дверь отмылась, чтобы победить.

Он надраивает дверь, а сам вдруг вспомнил, как отец однажды вешал дома книжную полку. Он сверлил дрелью дырки в стене, гудела дрель, сыпалась на пол белая пыль, отец стоял на табуретке, и лицо у него было такое, как будто он шёл в атаку. Серёжа видел такие лица в фильмах, а здесь его собственный папа воевал с собственной стенкой.

«Пора ужинать», — позвала мама. Отец не отозвался. Он сверлил и ничего не замечал вокруг. Серёжа тоже не пошёл есть, он ждал отца. Он держал коробочку с шурупами. Когда надо — подаст.

Мама вошла из кухни: «Я зову за стол!» — она повысила голос, отец не мог не слышать. Но он не отозвался. Он вешал полку, и только это существовало сейчас в мире для него — просверлить дыры, забить в них деревянные пробки, ввернуть шурупы, повесить полку, поставить на неё книги. Всё! Тогда можно ужинать, обедать, песни петь — всё, что хочешь. А пока — атака. И лицо одержимое.

Мама постояла, покачала головой: «Все Лунины на работу бешеные. Хорошо это или нет? Наверное, хорошо. Хотя почему нельзя сделать перерыв и поесть?» Никто не ответил, и мама ушла.

Они, Лунины, на работу бешеные. И Серёжа идёт в бой. Он так трёт дверь, что тряпка стала горячей. А может, это кажется — просто ему самому жарко от работы.

— Серый, я не буду пятна оттирать. Подумаешь, правда?

— Ничего подобного! Старайся!

С его стороны некоторые пятна тоже сопротивлялись, они прямо въелись в краску, но Серёжа знал, что он победит. И накидывался на каждое пятнышко, и оно в конце концов поддавалось, исчезало.

Дверь начинала сверкать. Оставалось совсем немного. Теперь стало видно, какая она была раньше невзрачная и скучная, эта дверь, пока за неё не взялся Серёжа. Теперь она становилась как новенькая, сияла, веселилась. И Серёже стало весело.

Он и сам не заметил, как стал мыть другую сторону, а Нина отошла к стене и сказала:

— Во завёлся.

Он не отвечал, он работал. Он чувствовал себя сильным и весёлым.

А в коридоре уже давно ни смеха, ни крика. И со двора никакие вопли не доносятся. Правильно — или орать, или дело делать. Серёжа усмехнулся — стоит Нина Грохотова в сторонке, вид у неё жалковатый. Так и надо. Пятна не отмываются! Ещё как отмываются, ещё как, ещё как здорово-то! Это тебе, Грохотова, не в шарфиках выпендриваться, не «дипломатом» своим хвалиться с секретным замком. И зачем тебе, Грохотова, секретный замок? Дверь вымыть толком и то не можешь.

Интересно, докрасили ребята скамейки? Много ли времени прошло? Но и в окно поглядеть некогда. Что-нибудь одно — или в окна глазеть, или дело делать.

Хорошая, между прочим, работа — дверь мыть. Нисколько не хуже никакой другой. Была дверь грязная, а стала чистая. Вот это дверь так дверь!

Серёжа протирает её с обеих сторон чистой сухой тряпкой, хотя она и так хороша. Ну до чего хороша!

Вдруг появляется Коля Ежов:

— Вот это дверь! Дайте пройти, мне в класс надо.

Нина Грохотова вдруг как заверещит:

— Ещё чего! Мы моем, а он ходит! Нашу дверь руками своими хватает! Иди отсюда, а то тряпкой!

Коля попятился, потом говорит:

— Привет. Что же мне теперь, через окно, что ли, влезать? Так ведь третий этаж всё-таки. Подумай своей головой, Грохотова.

Серёжа молчит, полощет в ведре тряпки. Нина повернула к Серёже разгоревшееся лицо:

— Серый! Ты чего молчишь? Каждый будет чистую дверь грязными руками хватать. А ты молчишь.

— Да не грязные они, я вымыл, — Коля Ежов показывает мытые ладони.

— Не пущу! — загораживает дверь Нина Грохотова.

«Чего она бушует?» — удивляется Серёжа. Наверное, так часто бывает: что-нибудь одно — или работать или скандалить. Он в спор не ввязывается, идёт выливать воду. Закончена работа, настоящий работник усталой походкой шагает по коридору — так думал о себе Серёжа. И было ему приятно так думать.

— Стоп! Куда? — вдруг прыгнул к нему Коля Ежов. — Не смей ходить! Ишь, Серый! Мы коридор мыли, мыли. А он — ходить! Топтать! Не пущу! Нечего пачкать наш чистый пол!

Серёжа не узнаёт Колю Ежова. Самый смирный, самый тихий — во разбушевался. Растерянно ставит Серёжа ведро.

— Нечего ваше грязное ведро на наш чистый пол ставить! Убирай, сию минуту! И не ходи по коридору!

Серёжа с интересом спрашивает:

— Что же мне теперь, летать, что ли?

— А как хочешь! Меня не касается! И ты, Грохотова, не пройдёшь! Дверь, пускай, ваша. А пол — наш. Вот так!

Коля Ежов кажется Серёже на себя непохожим. Что с ним делать? Пока Серёжа принимал решение, пришёл Денис. Он сразу разобрался, что происходит, и включился: