Эрвин Штриттматтер - Тинко

Бургомистру Кальдауне давно уже хочется сообщить в округ, что Мэрцбах успешно закончил озимый сев. Ему ведь тоже неохота все время числиться в плохих бургомистрах, плестись в хвосте. А разве он может уже сообщить, что в Мэрцбахе все посеяли? Нет, конечно, не может. Ведь дедушка и Лысый черт не торопятся. А тут, как назло, ландрат или кто-нибудь из его помощников поедет мимо деревни, увидит дедушку или батраков Лысого черта в поле — вот все и откроется! Нет, нельзя сообщать в округ. Кальдауне идет к Лысому черту:

— Ну как, хозяин? Пора поспешить. Сами знаете, если озимь до снега куститься начнет, хлеб лучше родится.

— Это точно, бургомистр. — И Лысый черт наливает бургомистру Кальдауне стаканчик водки. — Беспорядок у нас нынче. Хорошие-то батраки все вывелись — в этом вся загвоздка. Из года в год работники плошают. Кстати, не могли бы вы сказать в Зандберге, чтобы на стекольной фабрике платили поменьше? А то у меня тут батраки артачатся, все туда бегут.

Нет, Кальдауне в Зандберге ничего не может сделать. У него и здесь, в Мэрцбахе, хлопот хватает. Пусть он, Кимпель, по тарифу платит — народ и не побежит со двора. Но сейчас Кальдауне ничего этого Лысому черту не говорит. Не о том у них и спор. К тому же Кимпель и не спорит никогда. «Добрый он человек, — говорят некоторые в деревне, — его сам черт спорить не заставит». А Пауле Вунш таким отвечает: «Лиса тоже не лает, когда гонится за зайцем, а задерет его не хуже любой собаки». Бургомистр Кальдауне относится к тем людям, которые хорошо знают, что Лысый черт любит полакомиться зайчатинкой, потому-то он и не пьет третьего стаканчика водки, который предлагает ему Кимпель.

— Так давайте поднажмите! — говорит в заключение бургомистр. — Не хочется ведь, чтобы Мэрцбах вечно плелся в самом хвосте.

— Да-да, конечно, конечно, — отвечает ему Лысый черт, точно волк, нажравшийся мела. — Вы ж тут у нас бургомистр и все такое прочее. Вам ведь надо отчет писать, и чтобы все в ажуре было. Я поперек дороги не встану! Завтра же так намылю головы батракам, что вши подумают, будто война началась.

Бургомистр Кальдауне отправляется домой и одну ночь спит спокойно. Еще, мол, одного упрямца уломал. Теперь на очереди другой — Краске-хозяин. Но едва бургомистр вышел от Лысого черта, как тот отправился в людскую и сказал старому Густаву:

— Сеялка наша поломалась!

— Нет, что вы, хозяин! Пока цела, слава богу. А то ведь нам и к рождеству с озимыми не управиться.

— Говорят тебе, неисправна, олух старый! Завтра с утра ее в кузню отправь!

— Да что с ней кузнецу делать?

— Не будет знать, я ему сам покажу!

Три дня сеялка стоит перед кузницей. Теперь вся деревня видит, что сеялка у Кимпеля сломалась. Через три дня кузнец собрался наконец посмотреть, что с ней. Это бургомистр потребовал, чтобы он ее срочно отремонтировал. Но кузнец так и не нашел поломки.

— Что с твоей сеялкой? — спрашивает он Лысого черта.

— Сеялкой?.. Не пора разве обода менять?

— Да что ты, я только весной новые поставил!

— Весной, говоришь? Вот ведь! Ни на кого положиться нельзя! Понаехало тут всякого сброду. Ничего, кроме убытка от теперешних работников! Я сам не свой, места себе не нахожу: надо ж сев кончать. А сеялка перед кузней три дня стоит. Тут, брат, будто на еже верхом сидишь, скажу я тебе!

Кузнец пожимает плечами:

— Мне с твоей сеялкой делать нечего. Никакой в ней поломки нет.

— Да уж чего тебе с ней возиться! На, выпей на дорогу! Пей, пей!

Наш дедушка все ждет, когда ему друг Кимпель пришлет сеялку. А пока он сеет рожь горстью, как его дед, да и не только дед, а еще и Авель, про которого в библии написано, сеял. Зернышки хоронятся в бороздках, проведенных бороной. Это я и наш Дразнила их тут провели. Зернышкам зябко. Они сюда прямо из амбара попали. Там тихо и тепло, а тут ветер свистит, сыро так! Вот дивятся небось! А сами махонькие, ну будто грудняшки, лежат тут на земле в своих колыбельках: меня ждут. Я прихожу с бороной и прикрываю их комочками земли. «Прячьтесь скорей! Я уж подсоблю вам, глупенькие вы мои!» — покрикиваю я на них, а сам горжусь, что им помогаю. Пока я думаю о зернышках, наш Дразнила думает только о себе. У него из головы не выходят последние кустики зеленой травки, что торчат на меже. Понемногу мерин все дальше тащит борону в сторону, да и меня за ней. А там всего только одна зелененькая травинка стоит-дрожит на ветру. Я-то шагаю себе за бороной, по-умному разговариваю с зернышками, а Дразнила взял да тем временем нас обманул. Вон целый клин остался незаборонованным. Придется поворачивать назад, а то как бы дедушка не нагрянул!

Тут иногда как получается? Передние зубья бороны прикроют зернышко комком, а задние его снова выкинут из земляной кроватки. Зернышки-голыши лежат под открытым небом и беспомощно таращат глазенки. А немного погодя их вороны и склюют. Вот ведь плетутся за мной, точно я учитель, а они ученики и все мы вышли на прогулку. Бросишь в них камнем, а они только подпрыгнут немного, чтобы сверху получше разглядеть, где лежат голые зерна. Побежишь за ними, крикнешь «кыш-кыш», а они не спеша перелетят к сливовым деревьям на дороге, обругают меня своим противным, каркающим голосом и опять спланируют на пашню. Их ведь целая сотня, а то и больше, и все они набивают себе зобы нашим зерном.

— Дедушка, когда мы купим себе сеялку?

— Сперва надо вторую лошадь купить, потому как настоящий хозяин должен иметь две лошади.

— Дедушка, вороны нам весь посев склюют. А когда сеялкой сеешь, им ни одного зернышка не достается. Вороны бы тогда улетели мышей ловить.

Дедушка жует свой ус.

— Что верно, то верно, — отвечает он мне, — но без ворон тоже нельзя. Они для посева благословение.

Прямо через поле, пощипывая свои усики, к нам шагает бургомистр Кальдауне. Его быстрые глазки все сразу разглядели.

— Долго ты будешь с мешком на брюхе ходить и ворон семенным зерном кормить, Краске?

— Пока твой любопытный нос не отсохнет. Ты ж за меня сеять не выйдешь?

— Хоть и не заслужил ты того, но я тебе помогу. Ступай в Крестьянскую взаимопомощь. Там как раз сеялка освободилась.

— А вместо второй лошади мне тебя, что ли, запрягать? Иди лучше свои бумаги марай!

— Брось ругаться, Краске! Возьми вола у Фелко.

— Ты меня скоро свинью заставишь запрягать! Но я тебе не рыжий Август в цирке. Погоди, придет время, и у меня будет сеялка. Обойдусь и без таких сватов, как ты.

— Если бы ты в поле так работал, как языком мелешь!

— Как ты сказал? Языком мелю? Чернильная твоя душа!

— Я тебя спрашиваю, когда ты пшеницу сеять будешь?

— Пшеницу? — Дедушка садится на мешок и начинает искать табакерку.

— Да, пшеницу.

Выясняется, что дедушке положено засеять шесть моргенов пшеницей. Община получила разнарядку на пшеницу. А так как лучшая земля в деревне у Кимпеля и дедушки, то они и должны сеять пшеницу. Бургомистр давно уже уведомил дедушку — бумагу ему послал. Но дедушка, как обычно, бумагу эту бросил в печь. В прошлом году дедушка сам засеял полморгена пшеницей. Но все, что мы сняли с них, бабушка пустила на пироги и белый хлеб. Тогда с дедушки никто пшеницы и не спрашивал, но и с общины тоже ее не спрашивали.