Павел Карпов - Черная Пасть

После такой просьбы. Сергей не сразу отважился прикоснуться к синей папочке, в которой лежала перепечатанная на машинке рукопись. Листы добротной бумаги с простой скрепкой были прикрыты сверху газетной страницей. Сергей решил не читать до тех пор, пока не позвонит в Кара-Богаз, чтобы потом получше сосредоточиться.

День был по-настоящему везучим. Междугородняя откликнулась в тот же час, и Сергей сумел поговорить с парторгом комбината Байрамом Сахатовым. Директора Чары Акмурадова не оказалось в Кара-Богазе. Он срочно вылетел в Красноводск. Это было очень интересно. Готовился большой сбор химиков в туркменской столице, на который приезжали ученые Москвы и Ленинграда во главе с президентом Академии наук СССР. Все это совпадало с тем, что узнал Сергей от Максакова в Управлении.

В приподнятом настроении Сергей сел за столик и раскрыл рукопись. Виктор Степанович много раз заводил разговор о своих встречах с "редкими людьми"... И Сергей ожидал интересного рассказа. Открыв первую страницу, он прочел не напечатанное, а бережно, любовно выписанное от руки "Олеша". Дальше шли живые, короткие заметки.

Это были разрозненные записи, между которыми белели небольшие просветы. Сразу же становилось очевидным, что это зарубки памяти, строки раздумья... Сколько Сергей просидел за этими записями, он не помнил. В чтение ушел с головой, а потом долго ходил по комнате и думал. Такого в жизни читал он немного.

* * *

Юрий Олеша.

... "Ни дня без строчки". Так называется эта книга, вышедшая в свет уже после... ухода Олеши. Но помнится, Юрий Карлович говорил, что он готовит книгу "Что я видел на земле"... Разговор об этой книге произошел во время одной из первых наших встреч в Ашхабаде, во время войны.

Про эту необычайную встречу, пожалуй, надо рассказать поподробнее.

Познакомил меня с Олешей ашхабадский поэт Борис Шувалов. Летом. На улице. Под вечер. Я работал тогда в пограничной газете, был одет по всей форме и держался, как подобает военному. Сдержанно, горделиво и несколько скованно. Но выдержки мне хватило не надолго. Юрий Олеша быстро втянул в разговор и через несколько минут мы уже о чем-то увлеченно шумели на пустынной улице. Кстати, другого места для беседы у нас и не было, и я пригласил Олешу с Шуваловым в пограничную офицерскую столовую. Возражений не последовало, и мы отправились на улицу Житникова. Успели как раз... к закрытию столовой, когда рфициантки уже покинули зал, а буфетчица Нина Ермолович только что закрепила замочек и пломбу на медном кранике боченка с "Безменном". Положение создалось незавидное, и дело было вовсе не в моем уязвленном воинском самолюбии; Шувалов сказал, что Юрий Олеша не прочь был бы закусить. Не шиковал Олеша в те военные, скитальческие дни. Выручил нас Борис Шувалов, поэт общительный, находчивый и смелый. Он очень трогательно и с такой церемонной длительностью стал извиняться перед буфетчицей за беспокойство, что та не вытерпела, растрогалась и усадила нас за крайний столик. С кухни принесла не очень остывшей каши. Это был отлично разваренный и сдобренный хлопковым маслом маш, который, как потом оказалось, Юрий Карлович обожал до конца своей жизни. Снизошла буфетчица и к моему положению, уважила хозяйскую гордыню: доверила мне ключик от жбана с вином... Она торопилась домой. Вряд ли такое великодушие проявила бы какая-нибудь старорежимная шинкарка.

...Так в первый раз мы сидели с ним рядом, и я не сводил глаз с его характерного, лукавого, умного и усталого лица с густыми, очень подвижными бровями. Олеша сразу же показался мне почему-то похожим на знаменитого артиста Москвина. Когда я ему после напомнил об этом, Юрий Карлович согласился и даже сказал о чем-то общем у него с Москвиным... Приятно и немного страшновато было сидеть старшине в зеленых пограничных погонах с этим добрым и лукавым кудесником...

Говорить с ним было легко, но не просто. Олеша не только вслушивался, но и всматривался в каждое слово, иногда казалось, что он нарочно вызывал и даже выпрашивал какое-то интересное, редкостное слово, которое он долго искал, ждал и надеялся найти. Хитрить с ним было нельзя: это могло обидеть его, а главное - бесполезно было хитрить и лукавить; он сразу же замечал неискренность и, видимо, никому ее в душе не прощал...

После этой, как бы случайной встречи у нас завязалось довольно длительное знакомство. Наше первое застолье затянулось допоздна из-за оживленной и страстной беседы...

Юрий Карлович говорил о своей книге, которую "пишет всю жизнь".

- Что я видел на земле... Так я хочу ее назвать. Пойдет? - неожиданно, очень доверчиво, без всякой подготовки спросил он. - Нравится такое название? Только - честно. Это книга о виденном, пережитом... Она уже готова, но пока в лоскутах. Надо собрать, а главное - выбрать. Что я видел... Мое море... Мое небо... Хорошо бы дать название каждому отрывку... Море... Солнце... Отец... Учитель...

- А не будет ли такое название книги слишком поминальным, похоронным? "Что я видел на земле"... Все уже в прошлом! - осмелился я заметить.

- Так находишь? Значит, может такое показаться? - быстро ответил Олеша, как будто только и ждал этого замечания и уже давно готовился к возражению. - Загроб-но?.. Пожалуй. Что я видел... Накликать? О, это страшно! Книжка заранее старится... Это, пожалуй, верно. А если иначе: Мое открытие мира или просто - записки... Моя жизнь... Нет, надо еще подумать; такое название, видно, не годится. Сразу же - в прошлое! - Что я видел... Я еще думаю кое-что увидеть!..

В разговоре он несколько раз возвращался к этому, и все время в чем-то сомневался. Помнится и другое: о названии вышедшей потом книги - "Ни дня без строчки" - он ни разу не сказал.

В тот вечер толковали о многом. Олеше очень не понравилось чье-то суждение о прозе Алексея Толстого, о ее "сделанности и нарочитой утяжеленности..."

- Как можно не видеть, что Алексей Толстой делает медальончики! - воскликнул Олеша. - Надо все умеючи видеть и слышать в написанном. Какая лепка в "Петре Первом"!.. Меньшиков приложился щекой к царской панагии и на щеке у него остался отпечаток: и тут он весь "без лести предан!.." Какой вздор иной раз несут о тяжелой прозе Алексея Толстого. А у него все зримо, выпукло - медальончики!..

* * *

...Шли по улице, до половины дороги залитой лунным светом. Луны снизу не было видно за деревьями. Юрий Карлович остановился и поднял вверх руки.

- Мой длиннолицый друг! - тихо и грустно сказал он молодому, буйному клену, закрывшему ветвями луну. - Освободи светило!..-До конца квартала шли молча. Кленочки остались позади, начинался холодный лунный разлив во всю уличную ширь. - Вот и нет моих длиннолицых... Трудно без друзей. Когда я один, то часто думаю: все равно за меня кому-то попадет... - Потом он вдруг тихо рассмеялся.-Жить опасно. Можно умереть!.. Что я видел на земле!.. Надо попытаться разорвать этот круг. Не подойдет такое название книге!..