Мария Парр - Тоня Глиммердал

Это точно как в Глиммердале на сетере, думает Тоня. И вспоминает, как скребется в стены ветер, огибая старую избушку, когда они летом ночуют там. В это время там всё вокруг усыпано красивыми цветами, совсем как в книжке о Хейди.

Тоня забывает, что она сидит в кухне Гунвальда, и время забывает, и всё на свете. Ей кажется, что она — Хейди и что всё происходит в Глиммердале. Хейди спит у дедушки на сеновале. Тоня тоже часто делает так летом. Но лучше всего, когда Петер-пастух берет Хейди с собой отогнать коз высоко-высоко в горы, где вечерами заходящее солнце разжигает пожар в снегу. Точно как на Большой Морде, думает Тоня. И отчетливо видит эту картину. Так хорошо, как у дедушки, Хейди никогда не жилось. Она ухаживала за козами, и пила козье молоко, и крепла день ото дня. И злющий дедушка был всегда добр и ласков с ней.

— Тоня?

Это папа. Он появился на кухне Гунвальда с баулом в руке.

— Надо, наверно, собрать для нашего больного зубную щетку и бельишко, — говорит он. — Что читаешь?

Тоня протягивает папе зеленую книгу, папа прищуривается и читает:

— «Хейди».

У папы странно меняется выражение лица.

— Где ты это взяла?

Тоня кивает на книжную полку.

— Хм, — хмыкает папа.

Тоня не стала рассказывать Гунвальду, что она нашла зеленую книгу. Отчего-то ей кажется, что Гунвальду это не понравится. Он сегодня ерепенится пуще, чем вчера. Всё в госпитале плохо. Врачи носятся, как наскипидаренные кошки, у медсестер руки не к тому месту приставлены, а кормят бурдой, наверняка это тушенка из вороны с перьями.

— К тому же у меня кончился табак, это катастрофа, — хнычет Гунвальд.

Едва папа выходит за дверь, чтобы купить Гунвальду табаку внизу в киоске, страдалец на полуслове обрывает жалобы и пальцем манит к себе Тоню. Для надежности оглядывается на дверь, не слышит ли кто.

— Тоня, у меня для тебя важное поручение.

Занавески раздуваются от ветра, и лучи солнца выкладывают красивый узор на полу.

— Растереть чертов кофейник в порошок, да? — с готовностью спрашивает Тоня.

Это тоже неплохо бы, но Гунвальд хочет попросить ее о другом. Еще раз оглянувшись на дверь, он вытаскивает из-за пазухи письмо.

— Отправь вот это.

Удивившись, Тоня берет письмо.

— Это очень важно, — говорит Гунвальд. — Если я умру…

— Сколько можно талдычить о смерти! — закипает Тоня. — Ты не умрешь.

— Откуда ты знаешь? Операция — всегда риск, — говорит Гунвальд упрямо. — Я едва выжил, когда мне оперировали шейку бедра. А через три дня мне будут резать лодыжку. Может статься, ты видишь меня сегодня в последний раз.

Тоня фыркает. Потом опускает голову и читает адрес. «Фр. А. Циммерман» — написано на конверте. Тоня не верит своим глазам.

— Анна Циммерман! — вскрикивает она.

Гунвальд прижимает палец к губам и так шикает на Тоню, что его самого едва не сдувает с кровати.

— Это секрет, глупая девчонка!

— Но Гунвальд, ты не можешь послать письмо покойнику. У тебя нехорошо с головой?

Гунвальд пылко убеждает Тоню, что с головой у него всё в порядке. Разве на конверте написано «Фр. А. Циммерман, 6143, загробный мир»? Нет, там написан обычный длинный немецкий адрес.

— Но ты говорил, что Анна Циммерман умерла!

Тоня ничегошеньки не понимает.

— Сколько можно талдычить о смерти! — рявкает Гунвальд.

Он не собирается ничего объяснять. Просто берет Тоню за руку и говорит:

— Тоня, это последняя просьба старика.

— Что бы ты без меня делал! — бросает Тоня и, не дожидаясь ответа, прячет письмо в карман куртки.

Через три дня, вечером, когда Гунвальд, к своему изумлению, как миленький очнулся после операции, немецкий почтальон подошел к красивому старинному немецкому особняку и просунул письмо в прорезь почтового ящика. С той стороны письмо аккуратно взяли в руки. И прочитали много, много, много раз. И тот, кто читал письмо, задумчиво смотрел в большое старинное окно.

Журчащим весенним днем, спустя неделю после того, как Гунвальда прооперировали, высокая женщина с оранжевым рюкзаком и огромной псиной на поводке сошла на пристани на берег. Она спустилась по трапу и замерла на месте. Весенний ветер Глиммердала пахнул ей в нос, она зажмурилась и сильнее сжала поводок. Ее лицо на миг смягчилось. Но только на миг. И тут же снова посуровело. Равняясь на хозяйку, собака залаяла на воробьев, забившихся под стол-мороженник [10] Рядом с каждым киоском или магазинчиком по всей Норвегии стоит такой стол славками, за ним можно съесть мороженое или еще что-нибудь. .

Женщина двинулась вверх по узкой дорожке, разбрызгивая во все стороны снежную кашу. Она прошла мимо киоска, магазина и парикмахерской. В дверях стоял Тео, но нет, он не стал спрашивать, не хочет ли женщина постричься. Тео никогда не видел таких лохматых всклокоченных женщин, ни разу в жизни. Он промолчал. Только маленький пудель Метисса у него в ногах заскулила от ужаса перед огромным волкодавом.

За занавесками в каждом из немногих домов вдоль дороги, по которой шла женщина великанского роста, о ней шептались и судачили. Никто не видел ее раньше. Наверно, приехала в кемпинг Хагена, думали люди. А собака? В кемпинге запрещено почти всё, с собаками туда тоже не пускают. Так что она, скорей всего, получит от ворот поворот и отправится назад вечерним кораблем.

— Вот это великанша!

— А волосы?! Сроду такого не видел!

— А псина! Не приведи Бог встретить эту парочку в темном месте поздним вечером…

Так перешептывались за всеми занавесками. А дама с собакой знай топают через всю деревню, проходят дом Петера и его мамы и наконец оказываются перед кемпингом Хагена. Они у цели, верно ведь? Вовсе нет. Великанша и волкодав решительно проходят мимо. Они даже не смотрят в сторону кемпинга Хагена. Размеренным уверенным шагом они уходят дальше вглубь Глиммердала, пересекают насквозь сказочный лес и минуют домик Салли.

Что они делают дальше, никто в целом мире не видит. Папа как раз сегодня увез Салли в аптеку в Барквику. Гунвальд в больнице. А Тоня? Тоня далеко от Глиммердала — она сидит у Гунвальда на кухне, погрузившись в зеленую книгу о Хейди.