Мария Парр - Тоня Глиммердал

— Но… — снова говорит Тоня.

В голове у нее не помещается, почему Гунвальд никогда ей об этом не рассказывал.

— А когда Хейди исполнилось двенадцать, Анна Циммерман приехала и увезла ее.

— Что?!

Папа кивает.

— С того дня прошло почти тридцать лет, и всё это время Хейди никто не видел. Говорили, что она стала скрипачкой и что известна в Германии не меньше своей матери. Но я не знаю, правда ли это.

Тоня стоит, опустив руки по швам, и у нее нет сил ни стоять, ни сесть.

— Что сказал на это Гунвальд? — наконец спрашивает она.

Папа меняется в лице.

— Гунвальд не сказал ничего. Он сорвал со стены все фотографии Хейди, устроил в саду большой костер из ее одежды и…

Папа умолкает.

— Дальше, — командует Тоня. В глазах у нее слезы.

— Тоня, мне было всего десять лет, я плохо помню, — мямлит папа. — Но я долго злился на Гунвальда из-за этого костра.

Когда они наконец доехали до дома и вышли из машины, Чайка-Гейр с воплями спикировал папе на плечо. В хлеву заблеяли овцы, им скоро рожать. Всё было как всегда — и всё не так, как раньше.

— Почему мне никто этого не рассказал?!

Тоня вне себя. Она тут, значит, дружит с этим старым пнем, делится с ним всеми своими секретами, как положено закадычным друзьям, а этот мерзкий тип даже не намекнул, что у него где-то имеется дылда-дочь. И хоть бы кто другой рассказал!

Папа чешет в затылке и украдкой бросает на нее быстрый взгляд.

— С тех пор никто имени Хейди ни разу не упоминал. Гунвальд этого не выносит.

— Что значит — не выносит?

И папа рассказывает, как один из его младших братьев раз спросил, вернется ли Хейди. Так Гунвальд впал в ярость и запустил кухонным стулом в стену. И заявил, что пока он жив, он не желает слышать этого имени.

Тоня дрожит и хватает ртом воздух. Гунвальд. Она виделась с ним всю свою жизнь каждый день, она так любила его, что даже в сердце больно. И вдруг… Теперь она словно совсем его не знает.

— Знаешь, что сказала твоя мама, услышав историю о Хейди и Гунвальде? — спрашивает папа.

Тоня мотает головой.

— «Гунвальду надо опять полюбить кого-то», — сказала мама. Это она предложила позвать его тебе в крестные.

— Правда?

— Да. Гунвальд, конечно, не мечтал стать крестным орущей малютке, но в конце концов сдался и согласился. Правда, мама пустила в ход всю свою смекалку и обаяние.

Папа улыбается.

— Тоня, я думаю, ты была для Гунвальда лучшим лекарством. Последние годы он ведет себя почти как человек.

Тоня в тупике: что сказать, куда себя деть, о чем думать — непонятно. Папа сунул в рот прошлогоднюю сухую травинку.

— Жизнь ни у кого не бывает без трудностей, Тоня. Но у Гунвальда с Хейди она сложилась особенно тяжело.

Остаток вечера папа молчал.

На следующее утро Тоня проснулась с твердым намерением взорвать кофейник. Порывшись в ящике, она нашла огромные хлопушки, которые тетя Эйр по секрету от всех подарила ей в прошлом году. Это напомнило Тоне о том, что скоро ей исполнится десять лет. Юбилей.

— У него круглая дата, — обычно говорит бабушка, когда человеку исполняется пятьдесят, шестьдесят или семьдесят.

Круглая дата — более важный праздник, чем просто день рождения. Но и десять — тоже круглое число. Тоня уже давно решила, что устроит грандиозный праздник. Может, дать объявление в местной газете и написать, что «дом открыт для гостей»?

Вчера она лежала и думала о том, что рассказал папа. Как Гунвальд запустил в стену стулом и какие у Хейди черные глаза. И еще вспоминала девочку Хейди из зеленой книжки. Странно, думает Тоня, что есть настоящая Хейди и есть выдуманная. Засыпая, она решила подружиться с настоящей Хейди.

Когда Тоня утром явилась на хутор Гунвальда, Хейди сидела на крыльце и пила кофе. Точь-в-точь Гунвальд. Объезжая пса, Тоня выписывает странные зигзаги по двору и вихляет велосипедом, как пятилетний ребенок на велике без маленьких колес. Ну и волкодав! Скалит зубы, рычит и только и мечтает сожрать ее на завтрак.

— У тебя на голове чайка, — говорит Хейди, когда Тоне удается наконец пробраться к дому.

— Я знаю.

Тоня бережно снимает Чайку-Гейра с головы и ставит на землю. Теперь, когда она всё знает, ей хочется рассмотреть Хейди получше. Ну надо же, она тоже выросла в Глиммердале, ровно как Тоня. И, наверно, тоже знает все лучшие места на реке. А вдруг ей известно даже об орлином гнезде на Зубце? И она тоже ночевала в спальнике на сетере? И пила у Салли разведенный сок? Вдруг она делала в детстве всё то же самое, что Тоня делает теперь?

— Ты пришла в третий раз за сутки, — говорит Хейди. — Я не люблю чаек. И я не люблю гостей.

— Хутор не твой, — спокойно отвечает Тоня.

Хейди тяжело смеется.

— Именно что мой.

— Нет. Этот хутор Гунвальда.

Тоня Глиммердал пристально смотрит на Хейди.

И тогда эта дылда взяла и вытащила из нагрудного кармана письмо. Тоня узнала его с первого взгляда. Это письмо она по просьбе Гунвальда сама отправила неделю назад. Фр. А. Циммерман. Вдруг до Тони доходит, что А. Циммерман — это не покойная Анна Циммерман, как она думала, а как раз наоборот — Хейди. Папа говорил, что ее по-правильному зовут Адельгейд.

Письмо обтрепано по краям. И Тоня еще горько пожалеет, что опустила его в почтовый ящик. Лучше б она его съела.

— Гунвальд думал, что не выкарабкается, — просто говорит Хейди. — Поэтому он передал хутор мне. Это написано черным по белому. Так что хозяйка здесь я.

Что-о? Тоня хмурит брови. Но лишь на минуту. Если Хейди правда дочка Гунвальда, она всё равно унаследует хутор. Так что тут ничего неестественного нет. Тоня пожимает плечами с видом «ну и что?».

Хейди встает во весь свой рост.

— Знаешь, что я собираюсь сделать с этим хутором, Тоня Глиммердал?

Тоня мотает головой. Неужели Хейди собирается переселиться сюда? Или выращивать экологические продукты, как этот парень из Барквики?

— Я его продам. Продам со всеми потрохами, чтобы мне никогда больше сюда не возвращаться.

— Продашь хутор? Прямо сразу?

Тоня так удивлена, что почти кричит.

— Да. Как можно быстрее.