Войтех Стеклач - Алеш и его друзья

— Табак?

— У папы в столе есть табак. Голиаф раскашляется, схватит ведро и обольет Алеша.

— Ура! — обрадовался Ченда и потер руки. — Испеки вечером лепешки, а мы в школе уговорим Алеша.

На другой день на большой перемене я будто невзначай подошел к Алешу и говорю:

— Предводитель, не организовать ли нам что-нибудь эдакое, раз мы компания? Руженка приглашает нас сегодня покормить слона.

Алеш благосклонно кивнул:

— Годится! Я и сам хотел придумать что-нибудь интересное. По крайней мере, увидим, сколько этот слон сжирает.

— Наверняка не больше Алеша, — прошептал мне Ченда и подмигнул, указывая на второй завтрак нашего вожака.

После обеда Руженка ждала нас у входа в цирк и повела прямо к Голиафу.

Слон лежал на полу и помахивал хоботом. Два ведра с водой стояли неподалеку.

— Рабочего, который его кормит, сейчас нет, — прошептала Руженка, — так что можно не бояться, что нам влетит.

— А чем будем его кормить? — спросил Алеш.

Руженка вытащила из сумки коробку, а когда открыла ее, у нас под носом запахло лепешками с изюмом.

— Вкусно, — со знанием дела заявил Алеш и плотоядно облизнулся. — Слонам, видно, недурно живется.

— А кто будет первым? — спросил Мирек. — Не пойдем же мы к слону все сразу.

— Допустим, я, — предложил Алеш.

— Отлично, — усмехнулся я.

Алеш взял из коробки лепешку и медленно направился к Голиафу.

Мы видели ведра с водой и Алешеву спину, поэтому предпочли удалиться на безопасное расстояние.

— Смотрите, — удивилась Руженка.

Хобот Голиафа коснулся Алешевой руки, потом свернулся калачиком, слон сунул лепешку в пасть и — ничего не произошло! Голиаф продолжал лениво полеживать, а Алеш весело крикнул, чтобы ему дали еще одну лепешку.

— Может, ты мало нюхательного табака положила? — спросил я Руженку.

— Думаю, достаточно, — озадаченно ответила Руженка.

— Должно быть, мало, — укоризненно заметил Ченда, схватил лепешку и помчался к Голиафу — Смотрите!

Мы видели, как Голиаф взял лепешку с табаком, и не успел Ченда опомниться, слон в бешенстве схватил ведро и окатил его водой.

— У-у-у-у! — заверещал Ченда и помчался к нам с поднятыми руками.

— Ха-ха! — хохотал Алеш. — Нужно уметь кормить слона!

— Посмотрел бы я на тебя, — отфыркивался Ченда, словно водяной.

— Это нетрудно, — улыбнулся наш предводитель, взял следующую лепешку и пошел к Голиафу.

Мы снова отбежали на безопасное расстояние, и снова ничего не произошло! Вдобавок ко всему слон дружески помахал Алешу хоботом.

— Ничего не понимаю, — выпалил я и тоже решил попробовать.

Это было ужасно. Голиаф чуть не швырнул в меня ведро. Я весь промок, словно вылез из аквариума, и жутко злился, поскольку знал, что Алеш станет надо мной смеяться.

Но Алеш, к моему удивлению, не смеялся. Он стоял какой-то бледный, и из глаз его текли слезы.

— А-пчхи! — взорвался он через минуту. — Чего это вы наложили в эти проклятые лепешки?

— Ха, негодяй! — взревели Ченда, Руженка, Мирек и я. — Так ты сам съел лепешки, а слону не дал?

— Да, — выдавил из себя Алеш, громко чихая. — Я съел лепешки, а дал ему взамен сахар, который оказался у меня в кармане. Они ведь так вкусно пахли…

— Ну и вожак… — покачала головой Руженка.

— Не знаю, можно ли считать, что эта месть нам удалась? — посмотрел я на мокрого Ченду, а Ченда уставился на меня.

— А то нет, — захохотал Мирек, указывая пальцем на Алеша.

Алеш, вытаращив глаза, чихал, как старый моряк.

Так что хоть мы его и наказали, это скорее можно считать шуткой, а по сути дела ничего не изменилось — Алеш как был, так и остался нашим вожаком. И хотя можно было свалить вину на Руженку, никто на нее не сердился, ведь все время, пока цирк стоял на Летенской равнине, все забавы придумывала она, и мы замечательно проводили время.

Так, например, мы подружились с паном Алоисом и лошадью Фердинандом и могли приходить в цирк в любое время. Больше всего нам нравилось бывать на репетициях, и каждый из нас фантазировал, кем бы он хотел стать в цирке.

Мирек, к примеру, мечтал работать на трапеции, а Ченда — быть шпагоглотателем. Алеш выбрал профессию укротителя львов, и только надо мной ребята смеялись, потому что мне больше всего нравились дрессированные собачки. Эти фокстерьеры умели делать потрясающие вещи. Я всегда мечтал иметь собаку, хотя и предпочел бы немецкую овчарку. И если б мне дома позволили, я бы ее упорно дрессировал, пусть тоже научится делать потрясающие вещи, тогда я с цирком и Руженкой мог бы ездить по всему миру.

Это были чудесные дни и недели, только мне было неприятно, что Руженка уже не оказывала мне предпочтения перед остальными мальчиками — вероятно, я сам тому виной: она за меня болела, а я так и не стал вожаком. Но с другой стороны, мы весело и интересно проводили время, так что это было не столь уж и важно.

И вот наступила пятница — верно говорят, что пятница день несчастливый.

— Вам известно, что сегодня пятница? — спросила нас учительница.

Мы закричали, что известно, но Мирослава Драбкова взмахом указки попросила нас замолчать и спросила, а известно ли нам, что сегодня, в пятницу, мы расстаемся с Руженкой, которая покидает нашу школу.

Я обернулся к Руженке, мы с Миреком как раз вытирали доску, и Руженка мне подмигнула — дескать, все правда.

— И потому, — продолжала учительница, — сегодня в одиннадцать часов мы идем на дневное цирковое представление. Думаю, это будет самым прекрасным прощанием.

То же, что и наша классная, подумали и другие учителя, хотя Руженка у них не училась. На большой перемене в коридорах царила суматоха, все радостно кричали: «Ура, идем в цирк!»

В цирк шла вся школа. По дороге к трамвайной остановке мы вели себя очень дисциплинированно, потому что радовались походу в цирк, а еще потому, что на экскурсиях Мирослава Драбкова обычно бледнеет и очень волнуется за нас.

На остановке нас ожидал большой сюрприз. Дело в том, что неподалеку от школы есть тупик, где стояли несколько трамваев, ничуть не похожих на обычные. Это старые трамваи, впереди у них вагон с вагоновожатым, а сзади прицеп с открытыми площадками. Про эти старые трамваи нам как-то рассказывал старший брат Ченды Роман. Правда, мы не больно-то ему поверили, что на эти трамваи можно вскакивать на ходу, а также выскакивать, — мы не могли вообразить никаких других трамваев, кроме как с пневматическими дверьми, а в них не войдешь, не выйдешь нигде, кроме остановки. Это все прогресс, который шагает вперед семимильными шагами, и в один прекрасный день, допустим, дети наших детей не поверят, что мы ходили в школу. Я полагаю, наступит такое время, о котором я читал в одной фантастической книжке: там дети учились при помощи телестен, а учителями были роботы, у каждого ученика дома свой робот, и можно было его выключить, когда захочется.