Шукурбек Бейшеналиев - Сын Сарбая

Сарбай, хоть и рассмеялся, услышав повелительный голос сына, пройдя тридцать шагов, увидел что-то такое, что поразило его. Ну и ну! Перед ним возвышалась не простая снежная баба, какие лепит детвора, а что-то похожее на силосную башню, с глазами, широким ртом и ковыльными усищами. Страхолюдина, от которой хотелось бежать. Вместо глаз Дардаке воткнул голыши, рот прорезал лопатой и насовал в него красной глины — не поленился слазить за ней на гору. Приглядевшись, Сарбай увидел, что у снежной глыбы есть и руки, очерчены и ноги…

Дардаке с ревностным вниманием следил за тем, какое впечатление произвел на отца. Он готов был и радостно рассмеяться, и начать оправдываться.

Сарбай покачал головой:

— Если бы наши овцы были хорошо упитанными, ей-богу, при виде этого страшилища удирали бы вовсю. Смотри-ка, смотри — у них и сейчас испуганные глаза.

Дардаке, вспомнив школьные забавы, соорудил эту снежную бабу вроде бы так, для развлечения. Но была у него надежда, что этот хоть и неживой пастух поможет им стеречь стадо. Ведь отпугивают чучелами птиц с ячменного поля, так почему же нельзя овец удержать в определенных границах, поставив таких вот снежных чабанов?

— Попробуй, папа, погони их в эту сторону. Вот увидишь, не пойдут… Ур-ра, не идут! — Он захлопал в ладоши. — Мой снежный человек годится в караульщики!

Глядя на сына, и Сарбай радовался. Даже ему, старому, захотелось что-нибудь придумать…

— Э, а что ж ты ружье не дал своему солдату? Ну-ка, сунь ему в руки лопату — тебе она пока не нужна. Вот и солнце садится — пусть до утра с винтовкой на плече оберегает и нас, и стадо!

Дардаке заулыбался без слов. В ночном карауле теперь их будет трое. И хотя снежный человек не сдвинется с места, в темноте он будет казаться еще более страшным.

…Горные сумерки коротки. Хоть и долго виднеются горящие красным пламенем далекие оледеневшие пики высочайших вершин, света они не дают. Небо все глубже, бархатная синева золотится точками звезд и чернеет, чернеет. Овцы пока еще видны. Еле-еле двигаясь, они продолжают щипать траву. Как люди, которым грозит наступление раннего снегопада и они вечерами и ночами убирают хлеба, так и эти накопители шерсти и сала, получив обильный корм, готовы без устали выполнять единственную свою обязанность — жевать, жевать, жевать.

Отец с сыном, часто покрикивая, чтобы не потерять друг друга, беспрестанно ходят кругом отары. Мороз крепчает. На закате теплый вечер из долины согрел их, но, как только солнце село, ветер прекратился и заснеженные отроги, казалось, стали сдвигаться, неся с собой леденящее дыхание. Отец ходил медленно, и, пока делал один круг, Дардаке успевал пробежать навстречу ему три круга. Ночевки со стадом не то чтобы пугали его, но никак не мог парнишка привыкнуть к удручающей грозной тишине ночи.

Ах, как хорошо, если пастбище поблизости от леса! Тогда наберешь хворосту, наломаешь сучьев… Одно то, что дело это требует движения, горячит и заполняет время, разгоняет страх. А уж когда распалишь костер, никакая ночь не страшна, о волках даже не думаешь. Пусть бы пришли — интересно посмотреть, как в свете костра сверкают их глаза. Но тут не из чего сложить костер, не на чем согреть чайник и, напившись горячего чаю, отогреть душу. Остается одно — ходить.

Ходить еще потому хорошо, что шуршит снег под ногами. Шуршит и скрипит. Чем быстрее ходишь, тем слитнее шум собственных шагов и уж не так пугает ночь.

Отец и сын, встречаясь, теперь уже не шутили. Оба останавливались и прислушивались. Эх, хоть бы луна! При луне крадущиеся шорохи ночи не так страшны. Хорошо, хоть не закрыто небо тучами. Но свет звезд ничтожен. Толпы их как разбежавшиеся овцы. Смотреть за ними и одновременно прислушиваться невозможно — никак не сосредоточишься. Ох уж эти ночные шорохи! Были бы поблизости деревья, можно бы подумать, что белка проснулась и прыгнула с ветки на ветку, что ветка освободилась от снега и прошуршала, задевая другие. Здесь, в пустых горах, мороз и потрескивания — тихие-тихие — кажутся, всегда кажутся крадущимися шагами зверя. А может, и многих зверей — стаи волков.

Дардаке не говорил отцу о своих страхах, он таил их в глубине сердца. И отец, если даже опасался нападения, слово «волки» не произносил. За ночь два или три раза подымал ружье и стрелял в воздух. И всегда после выстрела было слышно, что кто-то убегает. Если днем выстрелить — такого звука, после того как замолкнет ружье, не бывает. А ночью…

Вот так, встретившись и постояв, отец с сыном постараются увидеть глаза друг друга, иногда перебросятся ничего не значащими словами, а то и молча разойдутся…

Под утро овцы вдруг забеспокоились, тревожно сбились и всей массой двинулись к югу. Двинулись, но тут же и остановились. И как ни страшно было Дардаке от этого непонятного движения, он неожиданно расхохотался. Оказывается, стадо сгрудилось у подножия снежного человека, как бы поверив в грозную его силу, в то, что он лучший их защитник.

— Сынок! — вскрикнул Сарбай удивленно и встревоженно. — Ты что? Почему хохочешь?

— Смотри, к снежному человеку прибились…

— Брось, брось, оставь это баловство. Овцы зря не сбиваются. Ну-ка, обеги кругом, у тебя ноги резвые и глаза проницательнее моих.

Зачем обегать? Что он сможет сделать, если даже увидит волка? Схватить его за хвост? Но Дардаке и не подумал ослушаться отцовского приказа. Он прытко побежал, как тренированный солдат, размахивая руками и высоко задирая колени. Запыхавшись, вернулся к отцу. Хотел честь отдать, но вовремя опомнился. Не время сейчас, не время для шуток.

— Даже мышонка не видать, — сказал он отцу. — Овцы сами себя пугают.

— Может быть, может быть, — вздыхая, откликнулся Сарбай. — Только помни, что во второй половине ночи волки набираются смелости. Первые часы бродят вокруг и щелкают зубами, подзуживая самых сильных… Ох и трусливое же племя волки! Нисколько не смелее овец. Овцы — те сразу кидаются на траву, не ходят, не раздумывают. Для волков овцы та же трава: защищаться не умеют. Теперь, когда в стаде два-три барана и всего один козел, никто их, кроме нас с тобой, не защищает. Но думаешь, не было бы нас — волки бы сразу напали? Так бы и ходили вокруг, пока старший не скажет: «Ребята, а скоро рассвет, смотрите, будет поздно!» И тогда самые отчаянные кинутся, а за ними вся стая. Потому-то, сынок, под утро нужно быть начеку.

И снова Дардаке обежал отару. А когда закончил круг, отец спросил его:

— Как ты думаешь, волки полезны овцам?

Дардаке рассмеялся.

— Подумай, подумай, раньше чем смеяться, — сказал Сарбай.

— Думаю, думаю, папа. Разве может быть полезен разбойник, нападающий на мирных людей?

— Видишь, как наши овечки сгрудились, прижались друг к другу. Что их заставляет? Страх перед волками. А прижавшись друг к другу, они сохраняют тепло, греются и не гибнут от ночного холода. Значит, и польза есть от хищных зверей.