Наталия Лойко - Женька-Наоборот

Волоски эти, если верить свидетельству агента по снабжению (он же Петя Корытин), выползали из кистей, словно живые. Теперь многострадальный снабженец пытался подремонтировать похудавшие, «спавшие с тела» кисти. Обматывал их проволочкой, кряхтел:

— Нагрузочки у меня хватает.

Костя сказал:

— Не спасешь. — И грозно глянул на Женю. Однако, прежде чем приступить к допросу, отвлекся и заорал на весь зал: — Опять? Я же всех вас погнал по домам. Я же предупреждал: не дотрагиваться!

Тоже начальничек!.. На кого поднял голос? На педагога! На Валентину Федоровну. Обознался на нервной почве. А что она сделала, Валентина Федоровна? Пыталась исправить беду. Нашарила в кармашке спецовки перочинный ножик и попробовала извлечь из сырой, нанесенной на стену краски торчащие волоски.

Костя спохватился, начал вежливо объяснять:

— Стена, понимаете, должна прежде подсохнуть. Тогда, понимаете, можно будет скоблить.

Но Валентина Федоровна, не дослушав, не обернувшись, вышла из зала. Голова опущена, шея и уши красные. Почему-то совершенно не переносит, когда ее принимают за ученицу. Но ведь приняли только из-за спецовки; многие девочки занимаются трудом в таких же синих халатиках; у многих на спине следы жидкого мела и краски.

Проводив взглядом Валентину Федоровну, Костя сам залился румянцем. Женя даже не знал, что смуглая кожа способна так заметно краснеть.

— Надо же, — пробормотал Костя и наподдал ногой ни в чем не повинную лопаточку для шпаклевки. — Вечно все неприятности от Перчихина. Вот связались…

— Что ты сделал с кистями? — спросил Женю Алеша. — Неужели, дурак, вымыл горячей водой?

«Неужели, неужели»!.. Жене было противно смотреть на такого умника, как Рязанцев. Интересно, чтобы тот сделал сам, если бы ему в самый разгар беды вдруг предложили: «Можно мы тебя выручим, а?»

— Отвечай! — потребовал Костя.

Женя глядел в пол, покрытый газетами и опилками. Можно было запросто оправдаться. Дескать, так и так — выручили? Можно бы выразиться и покрепче: подвели! Но Женя-то знает, что нарочно его не губили, никакого подвоха не было, это он сердцем чует… Произошел просчет, техническая ошибка. Советчики Жени не меньше его надеялись на удачу. Они, если хотите знать, готовы за Женю в огонь и воду. Ох уж эта вода, да еще с хозяйственным мылом!

Женя перевел взгляд с пола на лохматую стену.

— Чего отвечать? Захотелось, и все. Задумал произвести опыт.

— Какой еще опыт?

— Научный.

— Малярная кисть под воздействием разных температурных режимов?

Это, конечно, сострил Рязанцев. Юсковец же произнес речь почище, чем на собрании. Во-первых, у Перчихина наплевательское отношение к коллективу. Во-вторых, Перчихин — лодырь и недотепа; РСУ давало ему ответственные задания лишь под нажимом классного руководителя восьмого «Б» (постеснялся бы, товарищ Юсковец, ссылаться на этого классного руководителя!). В-третьих, Перчихину и раньше — вспомнить хотя бы случай на теплоходе — была глубоко безразлична судьба общественного имущества.

Так… По-вашему, безразлична? А вы возьмите, к примеру, не теплоход, а такси с его сумасшедшим счетчиком. Разве Женя не терзался из-за каждой школьной копейки, не подорвал нервы?

— Ему раскрывают глаза на его безобразия, а он эти глаза в потолок! — возмутился Костя.

— Верно, хоть бы помог! — Петя со злостью отшвырнул от себя непослушную проволоку. — Такие были роскошные кисти! Где у нас капиталы, чтобы купить новые? Где?

— Капиталы есть, — быстро отозвался Алеша и хлопнул себя по карману.

— Те, что на ФЭД? — так же быстро спросил Костя.

У него самого никаких сбережений не было. Даже Женя знал о том, что Костя все лето будет трудиться на стройке, чтобы подработать немного денег.

— ФЭД подождет, — ответил Алеша. — По совести, я сам здо́рово виноват, сам прошляпил. Доверил, да не проверил. Ну-ка, Корытин, прикинь смету. Завтра утречком смотаемся вдвоем в магазин.

— Чего ты, Рязанцев, воображаешь? — не выдержал Женя. — Да у меня, может, на два ФЭДа накоплено.

— Ну и правильно, — оживился Костя. — Половину с тебя.

Женя понятия не имел, где возьмет эту половину. Не у родителей же просить… Но слово вырвалось. И вообще, чем он хуже Рязанцева?

Он умрет, но сегодня же вечером вручит свою долю этому задавале! Да, да, прямо Рязанцеву в руки! А Тане — ни слона, ни намека насчет ЧП, пока вовсе не выздоровеет. Из старшеклассников в том же дворе, где и она, живет вроде один Алешка. Этот ей не расскажет: они, слава богу, не разговаривают.

Вот с Женей Таня любит беседовать, особенно на медицинские темы. По пути к Рязанцевым Женя пройдет мимо окна, на котором хиреет заброшенный розовый куст. Остановится, спросит: «Ну, как здоровье?» Если Таня будет в постели, справится у Елизаветы Егоровны. Та всегда с ним рада потолковать.

Только где же достать деньги? Пойти-то надо с деньгами.

— Вот ерунда! — сказал Женя и шмыгнул носом. — Заныли из-за копейки. Не беспокойтесь, вечером занесу.

Руки за спину и пошел: «Трам-та-та-там!»

Хорошо, что в квартире, где проживают Звонковы, есть телефон. Не будь этого современного средства связи, Таня, пожалуй, до понедельника прожила бы в полном неведении. С субботы до понедельника, каково?

В теплом фланелевом платье, прикрытая материнским халатом, она полеживала на диване, полоскала по часам горло и читала «Охотники за микробами». Под вечер вдруг услышала голос соседки Ангелины Ивановны:

— Татьянка, подойдешь к телефону?

Таня ответила по возможности тихо:

— Иду.

Тихо, потому что отец недавно вернулся со смены и сразу уснул. Нашарив возле дивана валенки — при ангине главное — не охладить ног, — Таня выскользнула в коридор. Звонила вездесущая Вера:

— Ты ничего не знаешь? Женька-то отличился! Ха-ха…

После следующей Вериной фразы Таня ощутила все признаки лихорадки. Еле сказала этой болтушке несколько слов:

— Спасибо, что позвонила.

И все. Повесила трубку, а у самой озноб.

Постояла. Набрала номер Рязанцевых. Ее решение не разговаривать с Алешей до конца своих дней сейчас не имело никакого значения.

— Ты дома, Алешка? — Она говорила простуженным, но вполне твердым голосом. — Можешь выйти во двор?

Алеша не из тех, что сводят старые счеты.

— Бегу! Хотя тебе бы лучше не выходить. Я же могу к вам…

— Нельзя, папу разбудим. Да мне не страшно — укутаюсь.

В аккуратных сереньких валеночках, в мамином пуховом платке Таня вышла во двор. Голова кружилась, плохо слушались ноги. Она была рада сесть на лавочку, пристроенную к деревянной ноге ядовито-красного мухомора. Давно они с Алешей здесь не сидели…

— Ужас! Опомниться не могу, — начала Таня. — С тобой, Алешка, так не бывало? Хочешь сделать хорошее, а получается бог знает что.