Анатолий Мошковский - Черные кипарисы

— Что-нибудь проявлял?

И тут Аня горько пожалела, что на ней такое скучное бесцветное платье и слишком длинное — только на два вершка выше колена, что на ее ногах эти ужасные, ободранные босоножки, да и волосы торчат, как у ведьмы…

— Нет, мне печатали.

Аня хотела задержать его, чтобы не убежал от нее к своему Димке, к Аркаше, и Витьке, и к этим балконным… теперь уже бывшим крысам, чтобы походил немножко с ней, поговорил, рассказал что-нибудь такое, чего никто не слышал, а то вечно он со всеми, и никогда — один, а ведь нельзя дружить сразу со всеми…

— Покажешь? — спросила Аня.

— Хорошо… Покажу… — как-то странно вдруг замямлил Ваня и сунул руку в карман, но ничего не показал и руки не вынул. Аня тотчас перескочила на другое:

— А как Лена? Ничего уже? Да?

Ваня сразу оживился и перешел на обычный тон:

— Поправляется. Опасений за жизнь уже нет. Папа сказал, что она снова сможет заниматься гимнастикой и плавать и швы на теле будут почти незаметны…

Щеки его от улыбки так чудно разошлись в стороны, что Аня вдруг поняла, что никуда он сейчас не убежит, что они успеют наговориться и побродить с ним.

— А ты знаешь, скоро можно будет сходить к ней, — сказал он.

— Ну?

— Да, сегодня папа пустил меня тайком, и только на три минуты, она еще очень слаба… Сходим вместе?

— Конечно! Обязательно! И я подарю Лене свой медальончик с дельфином… Он так понравился ей и, может, вправду, как говорят, принесет ей счастье…

— А не жалко?

— Что ты!

— Ты знаешь, о чем я подумал, — проговорил Ваня, улыбаясь уже какой-то новой улыбкой. — Нас ведь очень много во дворе, и мы можем по очереди чуть не каждый день навещать Лену, чтобы ей не было скучно… Ее мама и папа — это одно, а ребята, товарищи — это другое.

— Здорово! — сказала Аня, и ей почему-то стало очень грустно и очень радостно. — И придумаем какую-нибудь игру, чтобы никогда не кончалась и была смешной…

— Идет! — Ваня так посмотрел на нее, что Аня покраснела и опустила глаза. — Вот это идея! — Он почесал рукой свою круглую бугроватую голову — впрочем, за эти дни волосы у него немножко отросли, и голова уже не казалась бугроватой, и губы у него были нормальные — веселые, грубоватые мужские губы, и уши, если разобраться, были по голове — не пошли бы к его крепкой крупной голове крошечные ушки…

Нет, они должны были походить сегодня, поговорить.

Но чем удержать его?

И Аня решила схитрить.

— А как тебе «Черные кипарисы»? — спросила она.

— Да никак! Говорят, первый класс, приходится питаться слухами… Как попасть в кино? Столпотворение!

— Какой ты беспомощный! — заявила Аня и обрадовалась, что нашла этот единственно верный сейчас тон. — Хочешь увидеть?

И говорила она так, что нельзя было отказать.

— Конечно, хочу… А где взять билеты?

— Идем. — Аня решительно взяла его за руку и повела вперед, и он не пытался оказать ни малейшего сопротивления, и даже, наоборот, весьма охотно шел, и ей уже не приходилось его тянуть.

У «Волны» было невпроворот народу, и Аня была в ужасе от своей затеи. Она еще сама толком не знала, как сможет достать билеты. Возможность была только одна — найти знакомого у окошечка кассы. А это дело случая… Что теперь Ваня подумает о ней? И тут она обмерла вторично: ведь у нее нет ни копейки денег. Можно сказать, сама пригласила его в кино, а билеты-то покупать и не на что!

И здесь к ней пришла более трезвая и спасительная мысль: а может, это и хорошо, что у нее нет денег? Хоть не опозорится перед ним…

— Ваня, — сказала она и жалко улыбнулась. — Прости меня. Я вот позвала тебя, а про деньги и забыла… Не знала же, что встречу тебя!

Ваня тут же сунул руку в карман, и Аня со страхом увидела, как он вытащил рубль.

Аня взяла деньги и сказала, чтобы он ждал ее здесь, и, протискиваясь сквозь толпу, двинулась к окошечку. Ни единой знакомой души там не было. Авантюра не удалась, и у Вани останется неприятный осадок от ее хвастовства…

Аня крутила во все стороны головой.

Вдруг она заметила, как к дверям кинотеатра какая-то толстая женщина в белом халате подвозит на тележке ящики с товаром — очевидно, с печеньем, пирожными и коржиками. Увидев сзади ее спину и оттопыренную щеку, Аня бросилась к ней. Конечно же, это была Нонкина мать.

Раздумывать и мучиться было некогда. Аня догнала ее и, сделав жалобное и просящее лицо, прошептала:

— Теть Вер, я подруга Нонны… Если можно… два… на ближайший…

Буфетчица вскинула на нее светлые глаза:

— Что-то я не помню тебя… Ну давай…

Аня сунула ей в руку рубль, и та скрылась со своей тележкой на шарикоподшипниках в двери кинотеатра, которая тотчас была закрыта изнутри на тяжелый крюк. Однако не прошло и пяти минут, как крюк снова заскрежетал, дверь приотворилась и в щель незаметно просунулись два билета и сдача.

— Спасибо! Я вам так благодарна! — зашептала Аня и вне себя от гордости за свою ловкость и находчивость выбралась из толчеи и подлетела к Ване, который стоял у платана.

— Порядок! — Аня показала ему билеты и отдала сдачу. — Со мной не пропадешь! — И тут же уточнила: — Я, конечно, шучу…

Ваня восхищенно покачал головой:

— Ну и оперативная ты!

Аню понесло еще дальше:

— А ты что думал? Думал, я так себе, ни то ни се? Ты еще не знаешь меня!

— Вполне возможно, — сказал Ваня очень серьезно и рассмеялся. — А какая ты еще бываешь?

— Я, Вань, очень разная… — Она тоже засмеялась, но остановиться уже не смогла и продолжала: — В общем, я неисправимая… Я грубиянка, озорница, драчунья и горячо советую тебе не водиться со мной…

Ваня улыбнулся и опять как-то странно, в тротуар, на котором они стояли, и опять сунул руку в карман и долго не вытаскивал ее.

— Ну идем, скоро начало. — Аня снова взяла его за локоть.

В фойе кинотеатра было тесно и душно, Ане захотелось мороженого или лимонада, но у нее не было ни копейки, а снова просить у Вани денег было совестно. Их толкали со всех сторон, оглушали говором и смехом, но им это не мешало. Ведь и они оглушали других своим говором и своим смехом, потому что им было над чем посмеяться и о чем поговорить. Аня только боялась одного: как бы с ее губ невзначай не сорвалось имя Феликса — Ване будет так неприятно; однако, судя по его лицу, он совсем забыл о том, что было вчера.

А потом был темный зал, светящийся экран, тишина и сдержанное дыхание зрителей. И снова из пены и брызг холодного осеннего моря всплыли, равняясь друг к другу, как военные моряки в строю, суровые буквы: «Черные кипарисы». И снова было все то, от чего уже раз сжималось сердце Ани. И сейчас оно сжималось еще сильней.

Из зала их вынес поток зрителей. Ваня был тих, но глаза его возбужденно блестели. Аня боялась спросить его, понравилась ли ему картина, и не хотела первая высказывать свое мнение. Один раз уже сделала эго — и что получилось?