Алексей Мусатов - Мамаев омут. Повести и рассказы

— Так вы же, дедушка, сами просили. Чтоб полегче был. И на ремешке. И самой последней марки.

— Я?! Просил?

— А как же… — настаивал Юра. — У нас и ваше письмо есть. Ну, не ваше, скажем, а от вашего имени. Вы его своему внуку Васе продиктовали. Сами-то вы болели тогда. — Он достал из кармана затёртый голубой конверт с изображением Московского Кремля и передал его Семёну Ивановичу.

Не скрывая изумления, дед нацепил на нос очки, извлёк из конверта письмо и, подойдя к окну, углубился в чтение.

Вася ни жив ни мёртв стоял позади пионеров и посматривал на дверь — не улизнуть ли, пока не поздно.

— Та-ак… Вот и ещё одно сочинение… — протянул дед, дочитав злополучное письмо. Он вложил его в конверт, убрал во внутренний карман пиджака и, внимательно посмотрев на внука, подозвал его к себе: — Ты что же, братец, перепутал всё? Я тебе что диктовал, о чём пионеров просил? Приёмник не мне, а Евдокии Грачёвой требуется: она больная и к постели прикована. А я что ж, я ещё на своём ходу, здоровьем не обижен.

— А кто такая Евдокия Грачёва? — спросил Саша.

— Человек она знаменитый. Первой трактористкой была среди женщин. Жестоко от кулаков пострадала. В общем, Вася вам обо всём расскажет. Приедет на ваш слёт и доложит. Материал о наших ветеранах у него собран богатый, есть чем поделиться. Так, что ли, внучек?

— Расскажу… есть о чём, — буркнул Вася, не смея поднять голову и всё ещё не веря, что дед спас его от разоблачения.

— Ну вот и ладно! — Семён Иванович обратился к пионерам. — А за приёмник для Евдокии Грачёвой спасибо вам, ребята… Да и все вы тут вроде как приёмники. Самые дорогие, самые чуткие. От нас, старого поколения, принимаете всё доброе. Побольше бы таких приёмников… — Он вновь посмотрел на внука, потом кивнул на лакированный транзистор: — Так вы уж побывайте у нашей Евдокии Грачёвой, поднесите ей эту штуковину. Большая радость будет старушке. Да и насчёт музея ольховским ребятам помогите. Чтобы они настоящими следопытами заделались, получше близких людей узнали.

— Мы поможем, — пообещал Саша и, сняв с витрины тот самый лемех, который Семён Иванович не так давно подарил внуку, вручил его Васе.

— Возьми для начала… Это же ваш. А к Евдокии Грачевой мы непременно приедем.

Тут с улицы загудел автобус: шофёр справился со всеми поручениями и надо было возвращаться в дом отдыха. Сёмена Ивановича вышли провожать все пионеры. Они сердечно простились с ним, взяв обещание, что дед приедет на слёт следопытов, усадили его в автобус.

Опустив голову, плотно сжав губы, Вася задумчиво сидел на заднем сиденье. О чём думал в этот час Вася Печкин, так плохо ещё умеющий видеть и распознавать людей в нашем богатом мире, сказать трудно, но думы эти, судя по всему, были невесёлые…

Дедушка всё, конечно, понимал, но ни о чём таком не спрашивал. Только когда автобус выехал за город, Семён Иванович достал из кармана злополучное письмо и в сердцах сунул его внуку:

— Возьми свою слезницу. Не ожидал я от тебя, Василий, что ты до такой жадности дойдёшь, до такого бесчестья. На чужое да на незаработанное польстишься. Порви это письмо и забудь. Не положено нам, Печкиным, клянчить да плакаться…

— Не положено… — со вздохом сказал Вася, не смея взглянуть на деда.

Автобус остановился у развилки дорог — отсюда недалеко было до Ольховки. Прижимая к груди лемех, Вася спрыгнул на дорогу.

— Донесёшь куда надо? — усмехнулся Семён Иванович, кивая на старое железо. — В дороге не потеряешь?

— Донесу… теперь донесу, — ответил Вася и, не дожидаясь, пока автобус уйдёт, зашагал по просёлку к деревне.

Всё утро Вовка Ерошин крутился около школы, поджидая почтальона.

Почтальон обычно приезжал около двенадцати на своём стареньком велосипеде с моторчиком. Моторчик часто ломался, и его приходилась то и дело чинить.

«Опять техника отказала», — с досадой подумал Вовка, поглядывая на дорогу.

В школе было пусто — лето, каникулы, все разъехались. Директор в отпуск, учителя на курсы, в экскурсии, старшая пионервожатая ушла с пионерами в дальний поход. Единственным хозяином в школе оставался Вовкин отец — завхоз Кузьма Семёнович. Но и его сейчас не было на месте — уехал на карьер за песком.

Вовка огляделся по сторонам — и скучно же в школе летом! Из классов всё вынесено на улицу. Под открытым небом стоят пустые шкафы, классные доски в боевых царапинах, столы и парты с затейливо вырезанными таинственными метками, значками, инициалами учеников.

Под навесом свалены кипы книг, перевязанных шпагатом, географические карты, глобусы, чучела каких-то птиц. У школьного крыльца кучи досок, кирпича, мешки с цементом, яма с известковым раствором…

Вовка послонялся по двору, заглянул на пришкольный участок, попробовал малины, смородины, выдернул из грядки пару розовых морковок.

Наконец за углом школы затарахтел моторчик. Вовка выбежал на улицу. К школьному крыльцу на своём разболтанном велосипеде подъехал почтальон, сухонький старичок в широкополой соломенной шляпе.

— Где Кузьма Семёнович? — спросил он у Вовки, слезая с велосипеда. — Кто почту принимать будет?

— Я приму, я, — услужливо ответил Вовка, нетерпеливо поглядывая на толстую кожаную сумку на плече почтальона. — Отец мне поручил.

— Принимай, коли так. И напиться принеси.

Они прошли в кабинет директора.

Колокольцев выложил на стол газеты, журналы «Садоводство» и «Народное образование», две толстые бандероли и несколько писем.

Вовка быстро расписался за полученную почту.

— И всё?

Почтальон бережно достал из сумки ещё одно письмо, повертел в руках.

— Есть вот заказное, ценное. Только тебе я его вручить, пожалуй, не могу. Доверенность требуется.

Вовка не сводил глаз с письма. Оно было в конверте из плотной кремовой бумаги, не очень толстое, но и не тонкое, адресовано на имя директора школы, а обратный адрес указывал, что оно пришло из обкома комсомола.

Неужели это то самое письмо, которое Вовка ждёт вот уже столько времени?

— Так мне ж папа во всём доверяет, — принялся уверять Вовка. — Давайте я распишусь…

Почтальон покачал головой.

— Нельзя, не по закону это. Доверенность должна быть по форме написана… И на лицо совершеннолетнего возраста. — Он опустил письмо обратно в сумку. — Придётся, видно, попозже доставить.

Вовка уже готов был бежать за отцом, но в это время Кузьма Семёнович сам вошёл в кабинет.

— Папа… Письмо пришло! — закричал Вовка. — То самое…

— Вот это другой переплёт! — сказал почтальон, здороваясь с завхозом. — Со спокойной душой вручаю.