Алексей Мусатов - Мамаев омут. Повести и рассказы

— Так уж и не поедешь, — насмешливо бросил Вовка.

— Говорю ж тебе! — рассердился Горелов.

— А давай на пари! — Вовка вскочил и протянул руку.

— Идёт, — согласился Горелов. — Ребята, разнимай!

Мальчишки разъединили их руки и с недоумением посмотрели на Вовку.

— А что, в самом деле? Неужели одна путёвка на всех? — озадаченно спросил Юрка Смоляков.

Вовка засмеялся.

— Да ничего я не знаю. Просто я всё выдумал. Чтоб испытать вас…

— Шалопутный ты, Ерошин-Взъерошин, — с досадой отмахнулся от него Юрка.

После обеда все принялись за работу. Растянувшись длинной цепочкой, ребята неторопливо продвигались лесом, пристально осматривали каждое дерево. В руках они держали банки с ядовитой жидкостью и помазки из мочала.

Заметив на стволах деревьев колонию мелких яичек, отложенных бабочками непарного шелкопряда, ребята обрызгивали их жидкостью и шли дальше.

Горелов вручил Вовке помазок, банку с жидкостью и объяснил, как разыскивать поражённые деревья.

— Действуй, как разведчик. Смотри в оба… Чтоб ни одного дерева не пропустить.

Но Вовка плохо слушал наставления тёзки. В голове у него вертелась неотвязная мыслишка.

«Что ж получается! Вовка Горелов отказывается от путевки. Бывают же такие чудаки на свете!.. Что ж тогда станет с его путёвкой?

Передадут кому-нибудь из ребят. Но кому? Их же много. Да и когда передавать, если путёвка и без того “горит”, как сказал отец».

— Слушай, Вова, — подошла к нему девочка с косичками. — Почему ты впустую мажешь? На этих деревьях никаких вредителей нет.

— Для кого нет, а я вижу. У меня глаз намётанный. И не мешай тут! — закричал Вовка, размахивая помазком.

— Чудной какой-то! И впрямь Ерошин-Взъерошин. — Девочка пожала плечами и отошла.

Вовка вновь предался раздумьям. И тут его неожиданно осенило. Если путёвка «горит», значит, её надо срочно спасать. И сделать это может не кто иной, как он, Вовка Ерошин. Чем он, в самом деле, хуже других! Отдыхать каждый имеет право…

От таких мыслей Вовку даже бросило в жар. Но, может быть, отец и без того достанет ему путёвку. Обещал же он позвонить в город. Да нет, ничего он, пожалуй, не добьётся.

Вовка ещё немного помахал помазком, потом оглянулся по сторонам, зашвырнул банку и помазок в кусты и припустился к дому. На этот раз он бежал, наверное, не хуже первого школьного бегуна, и его уже больше не соблазняли ни колхозный горох, ни репа, ни кукуруза. В дом он влетел запыхавшийся и распаренный, как после доброй бани, и с ходу сообщил отцу, что Горелов от путёвки отказывается.

— Как то есть отказывается? — переспросил Кузьма Сёменович, поднимаясь из-за стола. Он, как и Вовка, тоже был потный и красный — только что отбился от очередного натиска жены из-за неудачного разговора с городом по телефону.

— А вот так, — пояснил Вовка. — Не едет. Он уже имел путёвку в прошлом году. Пусть, говорит, других посылают…

— Ах какой благородный мальчик! — похвалила Серафима Ивановна и, сняв со стены полотенце, принялась вытирать взмокшую от пота Вовкину голову.

А сама почему-то цепко уставилась в растерянное лицо мужа.

— Погоди, погоди! — взмолился Кузьма Семёнович. — Как это «других»? Путёвка же персональная, именная… — Он достал из конверта путёвку. — Вот она… чёрным по белому написано: «Владимиру Александровичу Горелову».

— Сказано — не едет, — с досадой повторил Вовка. — Он же, Горелов, такой… Отрубил — и точка. И другие ребята не могут. Запарка у них, работы полно.

— Значит, «погорела» путёвка, — вздохнул Кузьма Сёменович. — Придётся, видно, обратно отсылать.

— Зачем же обратно? Путёвку ещё спасти можно, — ласково заговорила Серафима Ивановна. — Один Владимир отказался, так другой есть. Перепиши её на нашего Вовочку — и делу конец.

Вовка невольно ухмыльнулся — до чего же мать здорово угадывает его мысли!

— Да тут и переписывать нечего, — продолжала Серафима Ивановна, заглянув в путёвку. — Одно лишь отчество исправить да фамилию.

— Что? Подчистками заниматься? — опешил Кузьма Сёменович. — Ну нет…

— Так «горит» же путёвка, ни за что пропадает… Ну что ты за человек, Кузьма Семёнович, — ни себе, ни людям. Для родного сына и такой малости не можешь сделать.

— Да пойми ты!.. Это же финансовый документ… В бухгалтерию попадёт. А там знаете какие доки… Любую шершавинку на путёвке заметят. Ну и выставят зараз нашего Вовку как миленького. Да ещё в школу напишут…

Пожевав губами, Серафима Ивановна не нашлась что возразить.

Прижавшись лбом к стене, Вовка захныкал, и на этот раз, кажется, без дураков. Всё, видно, пропало. И зачем он только старался все эти недели: «проявлял активность», готовился к встрече с морем, сегодня вот бегал к Вовке Горелову…

Кузьма Семёнович тяжело вздохнул — будь неладен тот час, когда он пообещал сыну эту злосчастную путёвку, — и направился к двери.

Но Серафима Ивановна задержала его:

— Слушай, отец… А может, ничего и подправлять не надо? Пусть наш Вовочка едет как Вовка Горелов.

— Чего-чего? — не понял Кузьма Семёнович.

Серафима Ивановна принялась объяснять ему как маленькому. Их сын берёт путёвку Вовки Горелова и завтра же выезжает в лагерь. Так будет спокойнее. Вовка ещё несовершеннолетний, паспорта не имеет, и никому в голову не придёт, что он живёт под чужой фамилией. А для верности отец напишет сыну справку, что тот действительно Владимир Александрович Горелов, и заверит школьной печатью.

— Вовочка, ты можешь один месяц называться Гореловым? — обратилась она к сыну.

— А мне хоть Гореловым, хоть Погореловым… только бы поехать, — буркнул Вовка, по достоинству оценив ловкий ход матери и догадавшись, что ей нужна его поддержка. И он захныкал сильнее.

Кузьма Семёнович сокрушённо схватился за голову.

— Опять вы из меня масло жмёте! — закричал он и, взяв со стола путёвку, сунул её сыну в руку. — Ладно, поезжай, коли так… Горелов-Погорелов.

— Ну вот, конец — делу венец, — оживилась Серафима Ивановна. — Тогда все за работу.

И начался страдный вечер.

Отец отправился в школу оформлять справку, Вовка собирал рыболовные снасти, укладывал в рюкзак вещи, мать гладила бельё, потом принялась печь сыну подорожники — пироги, ватрушки, коржики.

В десятом часу Вовку отправили спать, а утром разбудили чуть свет, с первыми петухами — надо было спешить к поезду.

Вовка хотел было попрощаться с дружком Петькой, но мать сказала, что тот ещё спит, да к тому же лучше ему и не знать, куда уехал Вовка.

— Пусть считает, что ты к дедушке уехал, на Волгу.

На станцию поехали всей семьёй. Отец сам правил школьной лошадью, запряжённой в лёгкую таратайку, а мать всю дорогу наставляла Вовку, как ему лучше отдыхать в лагере.