Герхард Хольц-Баумерт - Злоключения озорника

Но у меня, конечно, сразу начались неприятности. Мама достала огромный чемодан и без конца что-то укладывала в него.

— Это чтоб ты ножки не промочил и не простудился. А это тебе покушать…

А ведь папа ещё накануне вечером сказал:

— Не нагружай мальчика чересчур, ему же придётся всё нести на себе. В поход берут только самое необходимое.

Мне и самому хотелось взять только самое необходимое! Но мама сказала, что такой чемодан в самый раз. Ведь, если вдруг станет холодно, мне понадобятся и тёплые подштанники и толстый свитер… Я очень жалел, что папа был на работе, когда мама паковала.

Едва я показался на школьном дворе, все пионеры давай хохотать!

— Чего гогочете? — крикнул я им.

Но я сразу понял, что смеются они над моим чемоданом. А Эрвин, у которого был маленький рюкзак за плечами, тут же подпустил мне шпильку:

— Альфонзиусу придётся носильщика нанимать. А то как бы он себе животик не надорвал.

— Ещё посмотрим, как вы будете смеяться, если холод завернёт! — отбрил я его. — Мне-то не страшно, возьму да надену толстый свитер.

А они мне:

— В июне холодов не бывает. Тоже мне придумал — свитер!

Я разозлился:

— Вот пускай тогда и сегодня и завтра дождик льёт! Чтобы вы все промокли до нитки! А я достану свой плащ и спрячусь в него, как в палатку.

В общем, я кричал всё громче и громче. Пионеры перестали смеяться. Они подумали, как бы я и впрямь беды не накликал. Что, если в самом деле весь первый поход дождик будет лить!

Тут подошёл Га́рри, наш вожатый. Все сразу притихли. Петер велел нам построиться.

— Р-р-авняйсь! — крикнул он.

Я стал в шеренгу рядом с Бруно, а у ног поставил свой здоровенный чемодан.

Петеру это не понравилось:

— Твой чемодан, Альфонс, всю шеренгу портит.

Тогда я выдвинул чемодан чуть-чуть вперёд. Петер сказал, что теперь хорошо. Но когда, задрав голову, он зашагал отдавать рапорт Гарри, то, конечно, споткнулся о мой чемодан и упал. Вот ведь беда какая! И сразу все стали кричать, что я своим чемоданом разрушаю дисциплину. А ведь мама говорила, что в чемодане только самое необходимое.

Пока мы шли к вокзалу, на ладонях у меня образовались здоровые волдыри.

В поезде мы такие хорошие песни пели! Но потом я стал искать в чемодане, не положила ли мама перчаток. В перчатках я бы не натёр себе руки. Но, должно быть, мама решила, что в июне в перчатках нет необходимости.

До нашей риги нам пришлось шагать три километра. После первого же километра Гарри взял у меня чемодан. Наш Гарри — мировой парень! Но ребят это разозлило.

Петер ворчал:

— Сперва ножку подставил председателю совета отряда, а теперь не несёт ничего!

Рига до самого верху была набита соломой. Мы развели на лугу огромный костёр. Весь вечер мы сидели у огня и пели песни.

А утром у нас была игра на местности. Три группы должны были по компасу искать закопанный клад. Но в нашем отряде не нашлось никакого клада.

Тут Бруно возьми да скажи:

— Давайте закопаем чемодан Альфонса, вот у нас и будет клад.

Все, конечно, согласились: думали досадить мне. Но я тоже согласился. А потом и Гарри. Всё моё барахло мы завернули в одеяло, а Луи́за, По́ли и Си́мон стали шептаться с Гарри. Скоро он их отослал куда-то. Чемодан они забрали с собой. Вот этот клад, значит, нам и надо было отыскать.

Нас разделили на три поисковые группы. Командиром нашей группы сперва хотели сделать Эрвина, но Гарри сказал:

— Вашу поисковую группу пусть ведёт Циттербаке! Ведь это его чемодан, и он сам нам его отдал.

Моя группа поворчала немножко, но всё-таки согласилась.

Так я стал командиром. Каждой группе дали своё направление. Победит та группа, которая найдёт чемодан. Нам приказано было пройти четыреста шагов по шоссе, потом три тысячи шагов на север, оттуда километр на запад, а затем мы должны были искать.

Я построил свою группу, и мы пошли. Идём и шаги считаем. Отсчитали четыреста шагов. Теперь надо было повернуть на север. Я достал компас, который мне дал Гарри, и стал смотреть. Верчу его и так и этак и никак не пойму, где север. Все стоят кругом и смотрят на меня.

Потом стали торопить:

— Эй, давай быстрей, Альфонс! Мы только зря время теряем!

Я махнул рукой направо, но Бруно сказал:

— А мне кажется, север вон где!

По правде говоря, я и сам так думал. Но раз уж я командир, мне нельзя перечить.

Я крикнул:

— Бруно, ты разрушаешь дисциплину!

И он сразу замолчал. Мы долго продирались сквозь кусты, все ноги себе исцарапали. Но я всё повторял:

— Для пионера самое важное — выдержка! — и считал шаги.

Остальные тоже считали. Я приказал всем остановиться.

— Не надо вам считать, — сказал я. — Один командир считает!

И я стал считать один.

— Тысяча сорок восемь… Тысяча сорок девять…

Вдруг Эрвин взвизгнул и шмыг за дерево.

Мы сразу закричали:

— Он клад нашёл!

Но он сказал, что нет, не нашёл, просто он ящерицу увидел. Тогда мы все легли на землю и стали ждать: вдруг она снова здесь проползёт.

Долго мы так лежали, потом я вспомнил про клад и приказал:

— Пошли скорей дальше!

Погоди-погоди… А сколько же я шагов насчитал?.. Восемьсот двенадцать… Или, может быть, две тысячи двести восемьдесят два? Всё-то позабыл я из-за этой глупой ящерицы! Но я никому ничего не сказал. Какой-нибудь лишний десяток шагов не имеет значения.

Потом лес кончился, и мы остановились перед огромным ржаным полем. Как же дальше идти?

Я сказал:

— Нам осталось только триста шагов. Пошли, ребята!

Но моя группа не послушалась. Эрвин даже покрутил пальцем у виска — мол, не спятил ли я.

— Тогда я пойду один! — крикнул я.

И чего они меня всё время злят?

Рожь так и шумела вокруг, а я её топтал и ломал.

— Эй ты, безобразник! А ну-ка, поди сюда!

Рядом с моей группой стоял какой-то дядька. Я вернулся. Может, он нам подскажет, как дальше идти? Но он мне даже слова не дал сказать.

— Ещё пионер называешься! Не дорога́, стало быть, тебе народная собственность! Хлеб топчешь!

Чего он только мне не наговорил! Оказывается, это был бригадир кооперативного хозяйства. А я-то разве виноват, что наш маршрут через поле проходит? Но Эрвин сказал, что бригадир прав.

— Циттербаке всё делает, как сам хочет. Кто его знает, куда он нас ещё заведёт!

Потихоньку мы пошли дальше и снова стали считать шаги. Насчитали три тысячи триста сорок два, потом долго обходили озеро и остановились перед болотом. Потом нашли упавшее дерево и перебрались через ручей. Бруно полез первым и плюхнулся в воду.

И, конечно, опять я был виноват. На три тысячи триста восемьдесят шестом шагу мы упёрлись в железнодорожную насыпь.

Я шепнул:

— Ребята! Клад наверняка там, на той стороне!

Но мне никто не поверил.