Яков Длуголенский - Жили-были солдаты

— Она не верит, что ты — её сын, — сказали мне телефонисты.

И тогда я сказал:

— Объясните ей всё за меня.

И военные телефонисты объяснили моей маме, какая плохая у нас на Севере слышимость, сколько их, телефонистов, поддерживают наш с мамой разговор и передают слова, которые мы с мамой говорим друг другу, и что мама не должна удивляться, заслышав чужой голос.

Тут мама всё наконец поняла и обрадовалась, и немедленно попросила передать привет мне и всем двенадцати незнакомым телефонистам, а также Дудкину, Храброву, Московскому и Нахимову, нашему старшине, лейтенанту и генералу, которые все вместе устроили этот разговор.

А потом мы снова начали разговаривать с мамой и разговаривали, пока не истекло наше время.

А когда время истекло, я повесил трубку и сказал всем, кто находился в штабе:

— Спасибо.

А вскоре от нас уехал Адмирал.

Получилось это так.

Ранней зимой во время учений провалились под лёд два связиста. Река была широкая, лёд очень тонкий, и плохо пришлось бы связистам, да увидел их наш Адмирал.

Скинул шинель, гимнастёрку, сапоги, крикнул поморскому:

— Полундра!

И прямо в тельняшке бросился в воду.

И даже не подумал, что опять его накажут за эту тельняшку.

Вытащил Нахимов обоих связистов, а тут все подбежали: и врачи, и солдаты, и — неизвестно откуда — наш генерал.

«Ну, — думаем, — сейчас он даст Нахимову за тельняшку!»

И точно. Вызывают на следующий день Нахимова в штаб.

Генерал говорит:

— Это ты у меня в моряки просился?

Нахимов говорит:

— Я. И фамилия у меня такая, и брат у меня моряк.

— Значит, — говорит генерал, — без моря никак не можешь?

— Не могу, — говорит Адмирал.

— Всё-таки ты подумай. Смелые люди не только на море нужны.

И не стал наказывать Нахимова за тельняшку.

А через месяц вызывают Нахимова в штаб, прибегает он оттуда сияющий и трясёт какой-то бумагой.

— Во! — говорит. — На флот ухожу! Сначала — в морское училище, а потом — на флот. Поддайте пару, юнги!

И точно: ушёл. Провожали его, а он всё рассказывал:

— Теперь не скрывая буду носить тельняшку. Эсминец себе подходящий подберу. Резвый. Ходкий. Спасибо связистам, спасибо генералу!

Так ушёл на флот Адмирал Нахимов. Потому что человеку с такой фамилией флот был просто необходим.

Проводили мы Нахимова, сели у казармы — обыкновенной деревянной казармы, которая за два года службы стала нашим временным домом, и впервые подумали: кто кем будет после армии?

Нахимов, это ясно, — моряком, навсегда моряком, на всю жизнь.

А мы?

— Я, — говорит Храбров, — стану охотником. Медведя и куницу буду стрелять. Или работать в каком-нибудь большом зверосовхозе.

— А я, — говорю я, — ещё не знаю, кем буду. Может, инженером, а может, нет. А ты, — спрашиваю Дудкина, — кем будешь?

Подумал Ваня и говорит:

— Сначала я у себя в деревне маме новый дом построю, а потом буду трактористом.

— Як тебе в гости приеду, — говорит Московский. — Привезу персики. Потому что я обязательно буду фрукты выращивать. Вы любите персики?

— Очень, — сказали мы.

Тут говорю я:

— А давайте ровно через шесть лет проверим, кто кем стал. Встретимся все в Ленинграде и проверим.

— Хитрый какой, — говорит Московский. — Сам живёт в Ленинграде и хочет, чтоб все приехали к нему в Ленинград. А впрочем, я согласен. Я в Ленинграде никогда не был.

Так мы договорились встретиться через шесть лет.

И вот через шесть лет мы встретились в Ленинграде.

Что мы делали и о чём говорили — рассказывать не буду, потому что к «Жили-были солдаты» это не относится.

Но вот кто кем стал:

Ваня Дудкин — известным по всей Тульской области трактористом,

Володя Московский — не фруктоводом, а, представьте себе, лётчиком, развозит по всей высокогорной Армении почту,

Адмирал Нахимов командует торпедным катером, человек с чисто солдатской фамилией Храбров разводит в большом сибирском зверосовхозе куниц; иногда, правда, и на медведей ходит.

А вот старшину мы опять увидели по телевизору: он был снова на боксерских соревнованиях и выигрывал свой сто семидесятый бой.

Вот и всё о том, как жили-были солдаты. О том, как они подружились, и немножко о том, как эта дружба продолжилась, — потому что в армии и не в армии без дружбы никак нельзя.

Служил в армии рядовой Зубов.

Однажды утром вызывает Зубова старшина и говорит:

— Сегодня, Зубов, пойдёте в увольнение.

— Слушаюсь! — чётко отвечает Зубов.

— Но предупреждаю, — продолжал старшина, — и в увольнении вы — солдат. Вы пойдёте по улицам города, но для всех встречных жителей — я прошу обратить на это внимание — останетесь не просто гуляющим человеком, а солдатом: представителем всех Вооружённых Сил СССР! Таким образом, сегодня в вашем лице пройдёт по улицам города не просто Зубов, а вся наша доблестная армия. Поняли, Зубов?

— Так точно, понял! — сказал Зубов.

— И ещё, — продолжал старшина, — если кому-нибудь из местных жителей вдруг потребуется ваша помощь, эту помощь, я надеюсь, вы непременно окажете.

— Конечно, окажу! — твёрдо сказал Зубов, даже несколько обидевшись, что старшина напоминает ему об этом.

— Да, вот ещё что… По поводу улиц. Вы ещё не бывали в увольнении в этом городе…

— Не бывал, — сказал Зубов.

— Поэтому запомните: городок маленький, но древний. Строился так, чтоб предполагаемый враг в нём запутался. Не нашёл дорогу обратно. Такие случаи в многотрудной истории города были. И хотя с тех пор многое в городке изменилось — он вырос и выровнялся, — для приезжих и командировочных по-прежнему остаётся сущим наказанием. Стоит приезжему свернуть с центральной улицы — больше на центральную улицу он уже без посторонней помощи не выберется. Это я вам говорю по собственному опыту. Так что держитесь центральной улицы, Зубов!..

— Буду держаться! — ответил Зубов.

Зубов шёл по центральной улице и чувствовал себя представителем Вооружённых Сил.

Вероятно, другие это тоже чувствовали.

Особенно мальчишки, которые бежали рядом с Зубовым и всё время говорили: