Вадим Фролов - Что посеешь

— А что?! — независимо сказал он. — Седых нам с мотором поможет.

Гошка мрачно махнул рукой.

— Эх, ты, — укоризненно сказал он, — скоро весь класс знать будет.

— Балабон! — сказал презрительно Прошка. После небольшой перепалки они все-таки отправились на Гулькину гору. С ними увязался и пес Лапоть.

Пробираться скрытно Гошка и Прошка категорически отказались — вот еще, на пузе ползти!

Они обшарили всю горку, и подгорку, и загорку и ничего и никого там не обнаружили. Злые как черти они уже собирались отправиться обратно, как вдруг около густых зарослей вереска громко с визгом залаял Лапоть. Гошка и Прошка кинулись в кусты, и через пару секунд оттуда раздался дикий вопль.

В кустах, прикрытый куском старого брезента, стоял… автомобильный мотор! Старенький, кое-где поржавевший, но все же мотор.

— От «Москвича-408», — уверенно заявил Василий Седых.

К брезенту была приколота записка:

«Гип-гип-ура! Кто ищет, тот всегда найдет! Если встретите зеленого кота, сварите его в эмалированном ведре.

С приветом!

Боб-Железный Крючок»

И была нарисована зеленая кошка.

Петр Батурин ожесточенно поскреб затылок. Гошка, Прошка и Седых ползали вокруг мотора и издавали всякие междометия вроде: «А-а! О-у! Эх! Ах! Вот это да!»

— Мотор! Моторчик! Моторище! — говорили они ласково. Откуда он взялся — им было неважно. Он был тут, этот мотор, и все!

Батурин приглядывался к Наташе, но она почему-то отводила глаза.

— Ладно, — сказал он наконец. — Хватит вам мотор облизывать. Потащили!

Они выломали пару толстых веток с поваленной старой сосны и, сделав что-то вроде носилок, поволокли мотор к Веретееву дому. Только они обогнули Гулькину горку, Батурин вдруг резко затормозил:

— Прячь мотор в кусты! — скомандовал он. — Ложись.

— Что еще выдумал? — заныл Гошка.

— Чо командуешь? — зашипел Прошка.

— Ложись, говорю! — громким шепотом сказал Батурин. — Маскируйся. Фикус ползет!

И верно. Невдалеке, по направлению к поваленной сосне, пробирался Фикус. Он то становился на четвереньки и шевелил носом, как собака-ищейка, то, извиваясь, как ящерица, переползал от куста к кусту, то замирал неподвижно.

— Чего это он? — шепотом спросил Васька Седых.

— Тайны разгадывает, — давясь смехом, сказала Наташа.

— Ползем навстречу с другой стороны, — сказал Батурин. — Мы ему покажем таинственный остров!

Когда великий сыщик подполз к сосне, Батурин, Гошка, Прошка и Седых заулюлюкали.

От неожиданности Фикус подпрыгнул на месте и бросился бежать. Внезапно остановился, не спеша отряхнул брюки и небрежной походкой, не оглядываясь, отправился восвояси.

Отсмеявшись, батуринская компания вернулась к мотору.

У Батурина из головы не выходили следы автомобильных колес, которые он заметил возле Гулькиной горки.

— Ты… того, — сказал он Наташе мрачно, — передай профессору: спасибо, мол…

— За что? — не очень искренне удивилась Наташа.

— «За что, за что!» За мотор, конечно. Будто не ясно?!

— А чего ты сердишься?

— Да обидно. Что мы, маленькие, что ли? — пробурчал он. — И ты… хороша! Знала ведь про мотор…

— Ну и что? — сердито сказала Наташа. — Подумаешь, индивидуалисты какие!

— Чего, чего? — спросили в один голос Гошка и Прошка.

— Все «сами» да «сами»…

— Наша лодка! — категорически заявил Гошка.

— Мы ее нашли! — рявкнул Прошка.

Петр Батурин долго молчал. Потом резко мотнул головой и сказал:

— Ладно! Пошли. Еще уроки надо делать.

Они проходили мимо мастерской скульптора Варенцова.

— Зайдем к Михал Михалычу, — сказал Батурин Наташе.

Наташа согласилась, и, распрощавшись с братцами и Васькой, они отправились в мастерскую.

Скульптор был там. Стоя в здоровенном чане, он лопатой перемешивал глину, вылезал из чана, присоединял к водопроводному крану резиновый шланг, поливал глину, отключал шланг, лез в чан и снова яростно месил. Увидев ребят, он вылез из чана и устало присел на табуретку.

— Пришел, — сказал он. — И кого-то привел.

— Это Наташа, — сказал Петр. — Та самая.

— Какая «та самая»? — недовольно спросил скульптор и посмотрел на Наташу.

Смотрел он на нее долго и пристально. Наташа даже смутилась.

— Забавно, — сказал Варенцов и потер ладонью лоб. — Забавно. А ведь верно очень похожа! А?

— А я что говорил, — сказал Батурин.

— Послушайте, — сказал Варенцов Наташе. — Где я вас мог видеть?

— Н-не знаю, — растерянно сказала Наташа. Обращение на «вы» совсем доконало ее.

Скульптор вдруг хлопнул себя по лбу.

— Склероз, — досадно сказал он. — Вспомнил, вспомнил! — и, очень довольный, засмеялся. И сразу резко оборвал смех. — Вспомнил, где я вас видел. Во Дворце пионеров вы танцевали. Так?

Наташа молча кивнула.

— Прелестно, надо сказать, танцевали, — очень серьезно сказал Михаил Михайлович. — Прелестно!

Наташа закраснелась.

— Вот ведь что интересно, — весело сказал скульптор. — Вроде и забыл, а где-то застряло в памяти. И лепил-то я, оказывается, все-таки вас. Этот парень вас сразу узнал. Ну, да понятно. Я вас всего один раз и видел. И видел в движении, в полете, так сказать. А он вас каждый день видит. Пожалуй, и во сне…

Михаил Михайлович ухмыльнулся и подмигнул П. Батурину. Тот сердито засопел.

— Вы молодец, — сказал скульптор Наташе. — А вот ты-то, милостивый государь… Вы нас простите, — обратился он к Наташе, — я ему должен пару слов сказать. Вы здесь пока побудьте, а мы с ним вот там поговорим.

Он взял Петра за локоть и увел в небольшую комнату, в которой стоял диванчик, покрытый клетчатым одеялом, а на полках, на письменном столе, на подоконнике и прямо на полу лежали книги, альбомы, фотографии, рисунки.

Скульптор Варенцов бесцеремонно толкнул Петра на диван и сердито заговорил:

— Она-то молодец, она работает! Потому что так танцевать, не работая над этим до седьмого пота, нельзя. И она — талант. А вот ты — пшик! Нуль без палочки — вот кто!

— Да почему? — ошеломленно спросил Батурин. — Что я сделал такого?

— То-то и оно, что ничего ты еще не сделал, а воображаешь о себе черт знает что. Думаешь, у меня есть время твои, с позволения сказать, произведения рассматривать?

— К-к-какие произведения? — одурело спросил Батурин.

— А вот какие, — скульптор Варенцов снял со стола газету.

С изумлением и ужасом П. Батурин увидел свои «лепнинки-лепешки».

— Будто не знаешь. Ваша Римма Васильевна принесла. Говорит, ты спишь и видишь, что знаменитым скульптором стал. Но сам, дескать, прийти ко мне стесняешься.