Хосе Мария Санчес-Сильва - Большое путешествие Марселино

— Видишь? — сказал Марселино. — Тут в прошлом году воробьи жили, а теперь прилетели эти, и хотят гнездо себе забрать.

— И что? — не понял Мануэль.

— Видишь, там как будто что-то налеплено. Это они летают к ручью, набирают побольше глины на лапки и хотят тут всё залепить, чтобы те, что внутри, перемёрли.

— Не будет такого! — решительно произнёс Мануэль и нагнулся за камнем для рогатки. Когда прилетел незваный гость, он выстрелил, но не попал.

— Можно мне? — попросил Марселино.

И когда тот протянул ему рогатку, добавил:

— Ты не думай, я так просто.

Он выбрал гладкий белый камушек, сплющенный, как монетка, и выстрелил им в подлетевшую вторую птицу. Птица упала. Глаза у Мануэля сделались большие, как блюдца. Марселино спокойно подошёл к сбитой птице, взял её в руки и внимательно осмотрел.

— Это мальчик, — сказал он. — Тем лучше, что ты по другой промазал: она-то девочка.

— Ты просто случайно попал! — заявил раздосадованный Мануэль.

Марселино опять посмотрел на него так, словно хотел хорошенько стукнуть, но в конце концов только сказал:

— Ничего, он выздоровеет.

Но Мануэлю всё ещё было не по себе и он отозвался:

— Пойду я лучше, а то папа как узнает…

— А если меня братья с тобой увидят? Их целых двенадцать, не какой-то там один…

Они шли рядом, и Марселино нёс птичку на ладони. Когда они прошли мимо дерева брата Негодного, Марселино придержал Мануэля за руку.

— А у тебя хорошая мама? — вдруг спросил он.

Да, — ответил Мануэль и пошёл было дальше.

— Ты её любишь? — продолжал расспрашивать Марселино, снова удерживая его на месте.

— Да, — опять ответил Мануэль, пытаясь высвободить руку.

— И можешь её поцеловать, когда хочешь?

— Ну конечно!

— А я её как-то видел!

— Кого?

Марселино блаженно улыбнулся:

— Её.

И неожиданно добавил:

— Пока!

— У тебя, что ли, мамы нет? — спросил Мануэль и теперь остановился сам.

— Нет, — отозвался Марселино и отвернулся.

— Пока, — сказал Мануэль.

На птичку он смотрел с завистью, и Марселино это видел.

Мануэль пошёл вперёд, но иногда оглядывался и махал рукой, в которой сжимал рогатку. Марселино долго стоял неподвижно. Наконец, когда Мануэль почти уже скрылся за поворотом, Марселино побежал за ним вслед и, догнав, предложил:

— Сделаешь, что попрошу, если я отдам тебе птичку? Сможешь потом рассказывать, что сам её из рогатки подбил…

Мануэль остановился, ещё когда услышал, что Марселино бежит за ним. Он снова посмотрел на трепыхавшуюся птицу.

— Да, — согласился он, — а что сделать-то? — Ну…

Марселино замялся, но потом сунул ему в руки птицу и выпалил на одном дыхании:

— Вот будешь свою маму целовать — поцелуй ещё раз от меня, ладно?

Тут он развернулся и стрелой понёсся обратно, а Мануэль растерянно глядел то ему вслед, то на подбитую птицу у себя на ладони.

Брат Кашка вышел из кухни и мельком взглянул на грядки, но вдруг остановился и стал присматриваться, а потом направился прямо к ним, не спуская с них глаз.

Надо же, помидоры созрели! Брат Кашка сложил руки в благодарении, наклонился и потрогал пальцем несколько помидорин. Потом ему показалось, что пальцы какие-то клейкие. Он поднёс их к глазам, — на них осталась красная краска. Он потёр ещё помидор-другой и обнаружил, что все они раскрашены. Толстяк разогнулся с очень сердитым лицом и закричал:

— Марселино!

— Но бить он меня не стал, он очень добрый, — закончил Марселино рассказывать Ангелу. Река осталась далеко позади, и теперь они шагали по тополиной аллее, где не было видно ни единого следа человека.

— А что было дальше с помидорами? — спросил Ангел, пытаясь не рассмеяться.

— Пришлось все протирать мокрой тряпочкой…

— Тут совсем нет деревень?

— Тут есть только град Божий, Марселино.

— А раньше, когда я жил ещё, мне дарили всякое, — сказал мальчик. — Когда я с братьями шёл по селу, меня яблоками угощали.

— А что говорили люди, когда ты шёл мимо?

— Говорили: «Вон монастырский мальчик пошёл».

— И всё?

Марселино подумал минутку.

— Ещё иногда говорили: «Родителей-то у него нету».

Но тут же подумал о другом и спросил:

— А герои на небе есть?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я однажды видел героя. Он умирал, и брат Бернард его исповедал.

Они шли некоторое время молча, потом Марселино начал опять:

— Мне братья объяснили, что герои бывают на войне. На небе войны есть?

— Нет.

— Так кто же такие герои?

— Разве братья не говорили тебе? Люди, которые сражаются с печалью, страхом, нуждой и болью.

— Это они про мучеников говорили. А герои — те, кто сражался за Родину.

— Да, такие герои на небе тоже есть. Но мучеников гораздо больше.

— Брат Негодный сказал, что мучеником быть лучше, чем героем. А ещё — что мученики умирают за Бога безоружными.

— Так и есть, Марселино.

Вдруг мальчик засмеялся, и Ангел спросил его:

— О чём ты?

— Вспомнил, как напугался брат Значит, и что было потом… Ты разве не помнишь?

— Если это очередная твоя шалость, то нет: очень уж много их было. Но расскажи мне.

Вечером того дня, наговорившись про мучеников и героев, Марселино решил проверить, годится ли в герои брат Хиль, или ему лучше в мученики податься.

Из шкафа, стоявшего в углу часовни, он достал старую рясу, потом отыскал табурет и выбрал в коридоре подходящее местечко потемнее, но такое, чтобы простодушный монах всё-таки смог что-то разглядеть.

Решив, что здесь-то он и будет ждать, Марселино забрался на табурет, надел рясу и накинул на голову капюшон. Совершенно неподвижно стоял он спиной к той двери, из которой должен был, по его расчётам, появиться монах.

Прошло немного времени — ив коридоре появился совсем не брат Хиль, а вечно рассеянный брат Значит, нагруженный черенками, которые прививал в саду. Вдруг он заметил что-то странное и прямо остолбенел: в нескольких шагах от него стоял, не шевелясь, повернувшись спиной, какой-то странный высоченный монах с непропорционально маленькой головой. Вроде бы ни кистей рук, ни ступней у этого монаха тоже не было. Он уже собрался повернуть назад и расспросить кого-нибудь из братьев, что это может быть такое, но тут таинственный монах как будто переломился пополам и бросился бежать, подхватив развевающуюся рясу и таща за собой табурет.

Брат сперва завопил, но потом разглядел табурет и понял, что жуткий безногий монах, убегавший по коридору, был не кто иной, как Марселино. Тогда он погнался за ним, крича:

— Марселино, немедленно вернись!

Бежать пришлось быстро, но беглеца он догнал очень скоро. Брат Значит ни разу в жизни не ударил мальчика, и тут не стал, но то, что он сделал (вернее, сказал), было куда хуже: