Хосе Мария Санчес-Сильва - Большое путешествие Марселино

На большинство этих вопросов брат Значит был вынужден отвечать, как Бог на душу положит, из чего Марселино заключил, что монах во всём этом не шибко разбирается. Пришлось мальчику самому находить какой-нибудь тихий уголок — например, залезать на дерево — и там сидеть, представляя маленького Иисуса в плотницкой мастерской или на улице в Назарете, с соседскими детьми. Правда, он обычно быстро отвлекался на что-нибудь другое.

Следующей весной, незадолго до Страстной недели, которую, конечно же, весьма благочестиво отмечали в монастыре (вот только очень уж было голодно), настоятель поручил брату Бим-Бому, чтобы он рассказал Марселино о страданиях и крестной смерти Господа нашего. С братом Бим-Бомом всегда было интереснее, чем с братом Значит, хотя и был он строже, а однажды и вовсе надрал Марселино уши — и тот уже думал, не останется ли теперь с одним-единственным ухом, как его четвероногий друг Мур. Ну да, кот был ему другом, как и кормилица-коза, которую брат Негодный почему-то называл Амальтея [18] Амальтея — коза из древнегреческого мифа о рождении Зевса: её молоком он питался, когда во младенчестве его разлучили с матерью. .

Брат Бим-Бом, проведав о неудаче брата Значит, решил подойти к делу немного по-другому. Историю страстей Господних он пересказал от лица мальчика, который всю её видел сам. Такой рассказ действительно заинтересовал Марселино — он то и дело даже и в неурочное время искал брата Бим-Бома и просил его рассказывать дальше. На месте того мальчика Марселино представлял самого себя и воображал, как он стоит вместе с отцом перед преторией [19] Претория — резиденция правителя в римской колонии. Такая резиденция была в Иерусалиме, куда Понтий Пилат должен был приезжать в дни больших праздников. а все кричат, чтобы Иисуса распяли, и сам он боится ужасно, но кричит, потому что отец велел.

На самом деле у всего этого была своя предыстория: дня за три-четыре до Вербного воскресенья [20] Вербное воскресенье (память входа Господня в Иерусалим) отмечается за неделю до Пасхи — это описано в последних главах любого из 4 канонических Евангелий. Марселино играл с большим слепнем, которому оторвал крылья, чтобы тот не улетел. Тут его позвали, и поэтому он слепня раздавил; но оказалось, что насекомое ещё шевелилось, так что прежде, чем побежать на зов, Марселино вернулся и наступил на него снова. Позвавший мальчика брат Пио всё это видел, но, желая удостовериться, спросил:

— Почему ты на него два раза наступил?

— Потому что он был ещё не совсем мёртвый, — ответил Марселино.

Тогда брат Пио больно дёрнул его за ухо и стал говорить о том, что Бог велел нам любить друг друга и ближних. Не удовлетворившись собственной проповедью, брат Пио пересказал случай со слепнем отцу-настоятелю, а тот позвал мальчика к себе и тоже долго говорил ему о любви.

Это слово Марселино частенько слышал в монастыре — то на молитве, то из книг, то просто в разговорах. Но сейчас он впервые задумался о том, что же оно обозначает, так что, выслушав отца-настоятеля и понуро ожидая приговора, действительно захотел узнать его значение и сказал:

— Я же не знаю, что такое любить…

Так возникла необходимость в объяснениях брата Бим-Бома, монастырского звонаря и ризничего. Слушая рассказ про мальчика, свидетеля Страстей Христовых, так похожего на него самого, Марселино начал понимать, что же такое любовь — прежде всего Божья, самая важная, от которой происходит всякая другая: любовь к семье, и к животным, и к Родине, и к труду, и много к чему ещё.

Марселино начал потихоньку считать, кого же он на свете любит, и выходило совсем немного. Монахов, конечно, ещё козу и Мура. Но так сильно, как говорил брат Бим-Бом, он любил разве что маму, которую и не видел-то никогда, да ещё Мануэля (с тех пор, как увидел). Конечно, если вдуматься, Бог, то есть Иисус — это тоже очень-очень важно; но историю Искупления мальчик так до конца и не понял, потому что задавал себе вопрос:

— Раз Бог всё может, что же Он не убил Пилата, Ирода и всех остальных?

Потом он, правда, вспоминал, что Бог-то и запретил убивать. Тогда он снова принимался размышлять и не мог вынести мысль, что Иисуса, а Он ведь Бог, мучили, бичевали, а потом распяли и пронзили копьём. Когда он в первый раз об этом задумался, то бросил хлеб, который как раз жевал, на землю, бегом побежал к привратницкой, и спросил:

— Брат Ворота, а что такое копьё?

Когда же он вернулся, зная ответ, то увидел, что на хлеб наползли муравьи. Марселино возмутился и собрался уже передавить их всех, но тут вспомнил про Иисуса и стал осторожно брать каждого муравья и отпускать на свободу, а потом откусил кусочек хлеба и долго смотрел перед собой, ни о чём не думая, и было ему как-то очень хорошо, хоть он и не знал почему.

Получается, ему надо любить всех и всё, потому что раз Иисус сделал такое, — а Он ведь Бог, — то все остальные, которые не боги, должны же делать хоть что-то.

Так Марселино решил полюбить всех очень-очень сильно, и принялся помогать братьям в саду, а потом брату Кашке на кухне, и рвал свежую траву для козы, и поднялся к брату Негодному, и обнял Мура… вот только надо было ещё придумать, где бы ему новое ухо достать: не отбирать же у другого кота!

Наконец Марселино, когда его позвали в трапезную ужинать и он уселся, как всегда, напротив отца-настоятеля, неожиданно заявил посреди ужина:

— Отче, а я уже люблю!

Но вскоре ему захотелось спать, — так бывает, когда долго молчишь, — и он уснул прямо за столом, а брат Кашка на руках отнёс его в постель.

Теперь Марселино и Ангел шли дальше уже молча, по таинственному лесу, неравномерно освещенному какими-то странными мерцающими огоньками.

Вдруг мальчик спросил:

— Значит, я и Адама с Евой увижу, и всех святых, сколько их есть, и святого Франциска Ксаверия [21] Св. Франциск Ксаверий (1506–1552) — испанский миссионер, проповедовавший Христа в Индии и Китае, один из первых членов ордена иезуитов. , и святую Терезу [22] Св. Тереза Авильская (1515–1582) — испанская духовная писательница, реформатор кармелитского ордена. , и всех ангелов, вот прямо как тебя?..

— Так и будет, Марселино, если это угодно Господу.

Они ещё некоторое время шли мимо совершенно невообразимых деревьев, а потом уже Ангел удивлённым тоном задал вопрос:

— Как же так? Ты стольких перечислил — а одного забыл, того, кто напрямую тебя касается.

— Меня?

— Ну да. Знаешь, маленький такой, невзрачный, с небольшой бородкой, а на руках и ногах у него раны, как у Самого Господа…