Борис Раевский - ПОЕДИНОК С САМИМ СОБОЙ

— Привет чемпиону!

— Эй, троллейбус не задави!

— Дыши носом, парень!

— До Москвы всего шестьсот сорок девять километров осталось!

Замечания всегда шутливые. Но не злые. А кто-нибудь из девочек рукой помашет: мол, счастливого пути!

Бежит Юла. Легко бежит. Широкий, свободный маховый шаг. Так тренер учит. Игнат Васильевич. Оказывается, борцу и бегать надо уметь. Непременно.

Вот уже два года занимается Юла у Игната Васильевича.

Изменился Юла здорово. Ему-то самому не очень заметно. Так всегда бывает. Человек сам про себя мало знает. И меняется он не сразу, не вдруг. День за днем, день за днем. Капля за каплей. Неприметно.

А ребята все видят. Неужели вот этого Юльку всего года три назад Заморышем звали?! Вон как он теперь гантелями орудует!

А тренер все недоволен.

— Силушки малость поднакопил, — говорит он. — Но сила-это самое простое.

И Юла тут каждый раз Григория Денисовича вспоминает.

— А ноги… Ноги вот слабоваты, — говорит тренер.

И на следующее занятие приносит листок, исписанный мелко-мелко. Странный почерк у Игната Васильевича: буковки- крохотулечки. Хоть в лупу изучай. Но четкие. И каждая- сама по себе, отдельно от соседки.

На листке — серия упражнений для ног. На полгода.

И каждый день теперь Юла тренирует ноги. Ляжет на спину, а ногами штангу выжимает. Поднимет, опустит. Опять поднимет…

Приседания. Двадцать раз. Тридцать раз…

Летом бег босиком по песку… Очень трудно по песку бегать. Ноги вязнут. Как в болоте.

— Упорство в тебе есть. Одобряю, — говорит тренер и, как награду, протягивает еще листок.

А на нем — новые упражнения.

Вот так… Все двигаться, все вперед. Главное: не останавливаться.

— Человек себя лепит! — не устает повторять Игнат Васильевич.

Однако ох как это непросто — лепить себя! Каждый день, без всяких перерывов, неделя за неделей, месяц за месяцем, каждый день — зарядка, пробежки, упражнения, не считая занятий по борьбе.

Сколько мальчишек приходило в секцию! Позанимаются месяца два-три и исчезают. Незаметно как-то, тихо. Были — и нет их.

Надоело…

Надоело приемы разучивать. Сто раз один и тот же бросок повторять.

Надоело каждое утро — зарядку.

Надоели кроссы.

Надоели лыжи.

Хватит…

А Юле — нравится. Нравятся кроссы, и зарядки, и лыжи. И всякие приемы разучивать. Интересно.

Только одно плохо: мальчишки со двора и товарищи в классе видят — очень изменился Юла. А сам он знает одно! по- прежнему в борцовском зале он — самый низкорослый. Левофланговый. И хотя окреп, а все-таки…

И вес — наилегчайший. Понятно? Не легкий. Не полулегкий. Не легчайший даже. А наилегчайший. Значит, самый- самый легкий. Легче уж некуда.

Недоволен Юла. Нет, все-таки несправедливо устроена жизнь. Главное, как только очередная схватка на ковре — так у Юлы очередная «баранка». Проигрыш.

Два года — и хоть бы одна победа. В секции у них четыре паренька наилегчайшего веса. «Мухачи» — называют их. И в названии скрытая усмешка. Пусть добродушная, даже ласковая, а все же — усмешка. Уж больно худенькие!.. За два года со всеми четырьмя переборолся Юла. По многу раз. И все бросали его на лопатки.

Даже смешно. Может же человек хоть одну победу одержать? Одну?

Ну ладно, ну, Юла понимает, конечно: те ребята уже по три — четыре года борьбой занимаются. И вообще — парнишки крепкие. Такими уж родились… Повезло хлопцам. Как из стали отлитые. Но все-таки он, Юла, ведь тоже как-никак целых два года тренируется.

И так добросовестно… Ни одного занятия не пропустил. А все — баранки, баранки, баранки. Обидно…

Однажды Юла так и заявил Григорию Денисовичу. Где же, мол, справедливость?

В тот день вернулся Юла с тренировки злой и расстроенный. Еще бы! Боролся с Васем-Карасем. Есть у них такой мальчонка в секции. Маленький, шустрый. И смешливый, весь в веснушках.

Вообще-то имя его — Василий, а фамилия — Карасев. Но зовут его все Вась-Карась. Чтобы не путать: в секции у них два Василия.

Ну вот, боролся Юла с Васем-Карасем, и надо же!.. Всего через две минуты и восемь секунд тот швырнул Юлу на лопатки. И как обидно швырнул! Резко, красиво. А потом еще лёгонько пошлепал ладошкой по животу: лежи, мол, парень, и не рыпайся!

Обидно, а? Вась-Карась — и по животу хлопает!

Рассказал Юла все это Григорию Денисовичу и сумрачно добавил:

— Надоело. Баранки да баранки. Видно, неспособен я к борьбе? В другую секцию, что ли, податься? К лыжникам? Или к пловцам?

Нет, честно говоря, не собирался он в другую секцию. Ни к лыжникам, ни к пловцам. Просто так, со злости, от великой досады брякнул.

Григорий Денисович поскреб переносицу, недобро усмехнулся.

— Ну, парень, больно быстро ты все забыл. Помнишь, как заморышем дразнили? Хочешь — раз! — и в чемпионы мира?

Юла промолчал, только губы поджал. Вот это уж Григорий Денисович зря. Это уж — несправедливо. Разве он о чемпионстве мечтает? Вовсе нет. Но хоть разочек кого-нибудь из «мухачей» положить! Или — и это слишком дерзкое желание?

— Ты про Новака слышал? — спросил Григорий Денисович.

Юла кивнул. Еще бы! Кто же из мальчишек не слышал про этого силача? Новак! Штангист, который побил чуть не все мировые рекорды. И в жиме, и в рывке, и в толчке.

— А знаешь, что Новак, легендарный Новак, — продолжал Григорий Денисович, — когда-то был хилым мальчонкой? Таким слабым, что сверстники потешались над ним?

Нет, этого Юла не знал. Он насторожился.

«Интересно. Неужели Новак?…».

— Да, да, — сказал Григорий Денисович. — Девятилетний Гришка Новак был примерно таким, как ты. Миокардита у него, правда, не было. А так — очень похож. Но упорства в этом слабом хлопчике таился целый вагон. И он тренировался!.. И как! Ежедневно. По многу часов. — Григорий Денисович встал, не глядя на Юлу, сказал: — Ну, а ежели ты думаешь, что все само с неба свалится… Тогда лучше бросай спорт.

Это опять же было несправедливо. И жестоко. Разве Юла не тренировался? Разве он ждал, когда само с неба?

Никогда еще Юла не видел Григория Денисовича таким. Он выбрасывал слова резкие, злые. Так и ушел — сердитый. А Юла остался во дворе, расстроенный и понурый.

Вечером Юла пошел Кванта выгуливать. А с ним — и Венька, и Женя.

С Женей Юла уже давно помирился. Но пока были в ссоре, Юла прямо места себе не находил.

И наконец, решил: все, хватит, надо это кончать.

В то утро он нарочно сократил зарядку, быстро поел и выскочил на улицу. Стоял у ворот и ждал. Он знал: без четверти девять Женя пойдет в школу. Она всегда шла ровно без четверти.

Ждать надо было всего минут десять, но каждая минута ковыляла еле-еле, как дряхлая старуха.

И вот, наконец, Женя вышла из ворот. Она была в обычном своем желтом пальтишке с лисьим воротником и в маленькой, тоже отороченной лисьим мехом, шапочке.