Борис Раевский - ПОЕДИНОК С САМИМ СОБОЙ

Смотреть на Женю было приятно, но почему-то стыдно.

«А что? — то и дело успокаивал себя Юла. — Я ж ничего… Ну, стою и смотрю. Что ж такого?».

И все-таки ощущение неловкости не исчезало.

Уже недели три, наверно, не видел Юла Женю. С того самого вечера, когда, разозлясь, крикнул ей: «Не бабское это дело!».

Раньше хорошо было: каждый день гуляли с Квантом. Хочешь — хоть целый час смотри на Женю. На ее чуть приподнятое правое плечо (оно всегда у нее немного выше левого), на ее каштановые волосы, на ее тонкую длинную шею.

По лестнице мимо Юлы спустился мужчина с детской коляской. Коляска резво прыгала со ступеньки на ступеньку, и казалось, вот-вот вырвется из рук и с радостным грохотом поскачет вниз.

Юла проводил мужчину взглядом, потом вновь стал смотреть на Женю.

Она поговорила о чем-то с бабушкой, кивнула, надела пальто, шапочку, взяла «авоську».

Юла мигом скатился с лестницы и притаился за газетным киоском.

Вскоре из подворотни вышла Женя. Юла обождал немного и, чувствуя, как сильно бьется сердце, направился за ней. Он боялся: а вдруг Женя оглянется, увидит его. И в то же время думал: «А хорошо бы, обернулась и сказала: «Здравствуй, Юлий! Как давно мы не виделись!».

Но Женя не оглядывалась, неторопливо дошла до угла и скрылась в «Гастрономе».

Юла остался на улице.

«Вообще-то могу я и сам. А что? Подойти, будто бы случайно… Так вдруг увидел. «А, Женя! Здравствуй! — Но он тотчас замотал головой: — Нет, нет! Не смогу…».

Вскоре Женя вышла из магазина. Теперь ее сетку распирали кульки и пакеты. Она повернула домой, и Юла опять шагал за ней.

«Ну же, обернись, — молил он. — Ну же… Скажи: «Здравствуй, Юлий!».

Ему показалось, что возле самого дома Женя заметила его. Но, наверно, это ему лишь показалось.

Женя нырнула в подворотню и скрылась.

а следующее занятие секции Юла пришел раньше всех.

В раздевалке он с удовольствием обулся в новые ботинки- борцовки (их ему выдал тренер). Были они из мягкой, приятной на ощупь черной кожи, высокие, крепкие. И нога в них чувствовала себя как-то очень уютно, ладно и уверенно.

Зашнуровав ботинки, Юла не удержался, медленно прошел мимо зеркала и, оглянувшись — не видит ли кто? — мельком, посмотрел на себя. Из зеркала на него глянул вполне подходящий парнишка. Он развернул, напружинил плечи, округлил руки.

Ну что ж! Хоть и невысок, но не так уж плох. В борцовках он выглядел очень даже по-боевому. Правда, трико, настоящего спортивного трико с лямками через плечо, у Юлы не было. Но и в трусах он в общем-то тоже «смотрелся».

В самом начале занятия в зал вошли директор и тренер. А чуть позади них шел какой-то парнишка.

— У нас опять новичок, — бодро сказал Игнат Васильевич. — Вот, знакомьтесь: Андрей Рагзай.

Тренер сделал шаг в сторону — новичок словно прятался у него за спиной, — и мальчишки перевели глаза на своего будущего товарища.

«Как же так? — мелькнуло у Юлы. — Ведь директор говорил: секция укомплектована. Меня — сверх нормы. А тут еще одного…».

Но стоило ему присмотреться к новичку, сразу все понял.

Андрей Рагзай был высокий, стройный. Крепкие плечи, мощные ноги. Широкая, круто выгнутая грудь. Вот такими скульпторы изображают атлетов. Все в его фигуре было стройно, соразмерно, красиво. От него веяло мощью и мужеством.

«Да, — подумал Юла. — Готовый чемпион».

Очевидно, похожие мысли мелькали и у других ребят. Они перешептывались, перемигивались, и в глазах у них были восхищение, гордость и, пожалуй, даже зависть. Уж больно красив и могуч был новичок!

Поражала в нем и еще одна особенность: голубые глаза и черные волосы. Очень редкое сочетание!

— Борьбой занимался? — спросил у Андрея директор.

— Нет.

— А другими видами спорта?

— Легкой атлетикой… Гимнастикой… Плаванием. Всем понемногу.

По шеренге снова прошуршал шепоток. Ишь ты!

…Второе занятие было похоже на первое.

Тоже сражались команда на команду в «игре без правил».

Тоже изгибались с гимнастическими палками за спиной.

И тоже разучивали прием. Правда, другой: назывался он очень длинно и мудрено. Юла даже сразу не запомнил: «переворот с забеганием, захватом шеи из-под плеч изнутри».

А в старину этот трудный прием назывался проще: «по- лунельсон».

Игнат Васильевич сказал: этот прием был излюбленным у Ивана Поддубного, знаменитого силача, который боролся в цирке, даже когда ему было семьдесят лет, и всех подряд укладывал на лопатки.

Про «нельсоны» и «полунельсоны» и про Поддубного Юла не раз читал. Так вот, значит, что это за штука — «полу- нельсон»!

Потом делали кувырки, сальто. Борец должен быть ловким.

Потом возились со штангой.

Тут новичок сразу показал себя.

Он подошел к штанге, когда на ней было установлено семьдесят килограммов.

Привычно натер ладони, чтобы не скользили, белым порошком — магнезией. Нагнулся и легко, словно бы играючи, вскинул штангу на грудь. Потом так же легко «вытолкнул» вес на вытянутые руки.

«Семьдесят килограммов!» — покачал головой Юла.

Правда, это был не жим, а толчок. Толкать легче. В жиме надо медленно и непрерывно поднимать вес, а тут — один резкий быстрый толчок от груди вверх. Но все-таки… Семьдесят- это семьдесят.

— Что? Залюбовался? — спросил Игнат Васильевич.

Юла и не заметил, как он подошел.

— Да, хорошо сложен парень, — продолжал тренер. — Почти Аполлон! Вернее Аполлон плюс Геркулес!

Он усмехнулся, посмотрел на Юлу.

— Ну, честно. Завидуешь?

Юла пожал плечами. Вообще-то как не позавидовать? Когда одному человеку столько дано, а другому — вдвое меньше?

— Не завидуй, — сказал тренер. Голос его потерял смешливость, стал серьезным. — Запомни, — сказал тренер. — Крепко запомни… — И тут он сказал фразу, которую Юла сперва не совсем понял. Потом он слышал эту фразу от тренера еще не раз. — Человек себя лепит, — сказал Игнат Васильевич. Посмотрел на Юлу внимательно, пристально. Дошло ли? И повторил:- Человек себя лепит.

ла бежал в школу. Не шел, а именно бежал. Он теперь всегда бегал.

Была зима. Но денек — не очень холодный. Юла без пальто. А портфель прикреплен ремнями за спиной.

Бежит Юла по мостовой, почти вплотную к панели прижимается. Чтобы транспорту не мешать. А по панели ребята идут. Хоть и привыкли уже они к этому странному бегуну, но каждый непременно что-нибудь крикнет: