Борис Раевский - По следам М.Р.

— Загремел?! — удивился генерал. — Что вы имеете в виду?

Витя замялся. Во-первых, он никак не мог привыкнуть, что генерал называл и его, и других ребят на «вы». Неловко как-то. А, во-вторых, самое главное — все-таки он тогда подслушал. Да, как ни крути, — подслушал. Ну ладно… И он пересказал разговор газетчиков.

— Странно. Я об этом не слышал. Хотя, чего удивляться? В госпитале вокруг меня был полный вакуум, чтобы, не дай бог, не разволноваться. А когда вернулся, об этой истории уже, вероятно, забыли. Ну что ж, посмотрим контрольный экземпляр. Какой там криминал?

Генерал и учитель впились глазами в газету. Они просмотрели все статьи, заметки и даже стихи, потом прочитали их еще раз, не пропуская ни одного слова. Ничего подозрительного. Самый обычный, будничный номер фронтовой газеты.

— Может, фотографии? — робко предположила Оля.

Но и фотографии были обычными. Портрет сержанта-орденоносца. Группа солдат с короткой подписью: «После боевого задания». Уборка овощей на Марсовом поле…

— За снимки я спокоен, — улыбнулся генерал. — Наш фотограф Ян Янович — сама осторожность. Кстати, что- то я его на сборе не видел? Не случилось ли чего?

— Все в порядке. Вчера в одном автобусе ехали. Просто боится лишних переживаний. У меня, говорит, после каждого сбора целая трубочка валидола уходит. Лучше я лишний час своим архивом займусь.

…Дойдя до ноябрьских номеров, генерал захлопнул подшивку.

— К сожалению, ни шага вперед. Придется вам искать другие пути. Не могла же эта стальная махина ни с того, ни с сего исчезнуть, не оставив никаких следов?! Вот только где они — эти следы?

До звонка было еще с полчаса. Генька и Витя случайно встретились на улице и теперь неторопливо шагали к школе.

Утро хмурое. И ребят на улице почти не видать.

Генька и сам не знал: с чего это он сегодня ни свет ни заря поднялся? Может, из-за карбюратора? Вчера у мамы, на ее «Волге», карбюратор засорился. Генька упросил: «Дай я прочищу». Упросить-то упросил, а наладить не смог. Вот всю ночь ворочался — карбюратор собирал.

— Ну, а ты? Тебе-то чего не спится? — спросил Генька у Вити.

— А я, знаешь… поставил… психологический эксперимент.

— Эксперимент? — Генька заинтересовался. — Ну, выкладывай.

— Понимаешь, — смущенно сказал Витя. — Я прочитал… в одной книге… Что если вечером… приказать себе… «проснусь утром в шесть»… То так и проснешься… ровно в шесть… Надо только хорошенько приказать самому себе.

— Ну?

— Ну, вот… я в последнее время… так и делаю…

— И получается? — Генька уже загорелся.

— Ага… Позавчера я перед сном… десять раз повторил… «встать в семь», «встать в семь»… И ровно в семь… как пружиной подбросило… А сегодня — приказал в шесть… И встал — в шесть…

Генька помотал головой. Здорово! Даже не верилось. Этот толстогубый соня, и вдруг — в шесть утра…

Они вышли на площадь. Витя шагал, опустив голову.

— Ну, а теперь о чем задумался, философ? — сказал Генька. — Еще какой-нибудь эксперимент?

Витя не ответил. Он потому и встал пораньше — есть над чем подумать.

Снимок отца был в августе. Пушка пропала — в августе. И еще эта история с шефом… Совпадение, конечно, но тоже — в августе.

Витя вчера спросил отца: почему его снимали для газеты?

— В операции участвовал.

— В какой?

— Ну, этого нам не докладывали. Делал, что саперу положено — резал проволоку, снимал мины. В тот раз как-то все спорилось.

«Но все же, — подумал Витя, — если отца в газете напечатали — значит, отличился. А если отличился — наверно, операция была важной. Даже особо важной!.. А какой?..»

От отца об этом не узнать. Ну, а если с другого конца? Выяснить все про пушку, и вообще про тогдашние дела. Может, какая-нибудь ниточка и потянется…

Только вот Геньке об этом говорить рано. Разве что потом, если и впрямь…

Звонок звонил вовсю, перемена пролетела, а Генька еще не кончил повторять урок.

— Запомни, — торопливо наставляла Оля, — по-английски говорят не Том, а Там, Там Сойер. И не Альфред Темпль, а без мягкого знака — Алфред.

— Может, и Бекки не Бекки?

— Конечно! Надо говорить «Бэкки», через э-оборотное. Ну-ка, повтори: «Бэкки».

Генька громко проблеял: «Бэ-э-э-кки», и как раз в этот момент дверь отворилась, и вместо англичанки — оказалось, она заболела, — в класс вошел Николай Филимонович. Он недоуменно оглядел блеющего Геньку:

— Очень мило!

Помолчал и добавил:

— У вас сейчас урока не будет. У меня тоже окно. Идемте, поговорим…

…В учительской никого не было. Наверно, поэтому комната казалась огромной и какой-то торжественной.

Пока ребята рассаживались, Николай Филимонович неприметно поглядывал на Олю.

«Да, и у него могла быть такая… Нет, даже старше… Гораздо старше». По временам ему казалось, что Оля чем-то напоминает его дочку. Нос тоже маленький, аккуратный. И между передними зубами — щелочка. А главное — дочку тоже звали Олей, в этом, видимо, весь корень.

«Ладно, нечего…»

Он тряхнул головой, вынул из кармана три исписанные прямоугольные карточки. Такие же, как у него дома, на письменном столе. Положил карточки перед собой, прикрыл ладонью:

— Надо подумать, как продолжать поиски.

— Продолжать? — удивилась Оля. — Мы ведь только собирались начать…

Генька возмущенно уставился на нее. Все-таки девчонки — непонятливый народ. А к генералу они за блинчиками ходили, что ли?

— Лично я уже продолжил! — торжественно заявил Генька и протянул Николаю Филимоновичу сложенный вчетверо листок.

Там была нарисована модель «Большой Берты». Чуть ниже — снаряд и рядом с ним, для масштаба, человечек, отдаленно похожий на самого Геньку.

— Толково, — сказал учитель, выслушав рассказ о музее. — Надо знать, что ищешь.

Генька гордо оглядел ребят.

— Тем более, — продолжал Филимоныч, — что дело нам предстоит нелегкое. И даже очень.

— Ну, ничего! С М. Р. потруднее было! — Генька присвистнул и стал загибать пальцы. — Как зовут — не знали! Когда жил — неизвестно! И все-таки нашли, докопались. А тут!.. — он щелкнул языком.

— Хвастлив ты, Геннадий, — покачал головой учитель. — И тороплив. Неуместно тороплив.

Филимоныч встал, походил по комнате, снова сел.

«Сейчас потрет переносицу», — подумал Витя.

И учитель действительно, как по заказу, стал неторопливо поглаживать тремя пальцами переносицу.

— Да, насчет «Большой Берты» многое известно, — согласился он. — Известна обстановка — канун штурма; известен участок фронта — Лиговско-Красносельский. Известно последнее звено — пушка замолчала и исчезла. Но что предшествовало этому? Неясно. И даже очень.