Анатолий Мошковский - Изгнание

И Димка опять подходил к отцу, но голос его звучал буднично и казенно: «Кукуруза — два мешка, вычеркиваю. Сахар — ящик…» И Димка не решился попросить отца не отправлять его назад, а стал рассеянно смотреть на моториста, который выгружал шаланду. Моторист был не тот, который вез Димку сюда. Из слов взрослых мальчишка узнал, что старый моторист, Женя, захворал и вот приехал другой. Потому-то, наверно, отец так тщательно принимает у него груз.

Моторист был рыж, хитроглаз, говорил с картавинкой и почему-то казался Димке жуликом. Однажды на базаре он видел, как милиционер вел к отделению жулика, который разрезал женщине сумку и едва не вытащил деньги. Он был очень похож на этого моториста, и Димка с неприязнью смотрел на него. И какого черта этот моторист так быстро приехал сюда! Не мог несколько дней подождать… Ведь отец, проявивший такое неожиданное упорство, наверняка отойдет — уж Димка это знает! — так нет, моторист взял и приехал на этой разнесчастной шаланде именно сейчас…

Узнав, что в полдень шаланда уходит, геологи сели писать письма. Все забыли, про завтрак, и лагерь стал похож на отделение связи. Менее запасливые и предусмотрительные бегали по палаткам, просили у других листок бумаги, конверт, карандаш, марку. Сизов разломал свой карандаш пополам и отдал одну половину Нине с условием, что письмо она имеет право адресовать только женщине.

Три человека скрипели авторучками на обеденном столе. Один рабочий примостился у очага и строчил на полевой сумке. Писали и в палатках. Иван Савельевич давал последние наставления мотористу, а Димка сидел на краю обрыва, опустив вниз ноги, и смотрел на эту проклятую черную шаланду, которая покачивалась на небольшой волне. Когда он погружался на нее на пирсе лимнологической станции в поселке Лиственичном, она казалась ему едва ли не океанским судном. Но сейчас он был другого мнения о ней. Тоже называется корабль! Ни мачты, ни надстроек, ни флага, одна только приплюснутая рубка, в которой находится дрянной вонючий моторишко и два длинных рундука… Плавучий курятник, а не судно!

Димка сидел и ждал своей участи. И как всякий, даже приговоренный к расстрелу, все еще надеется на что-то, надеялся и он. Надеялся и ждал.

К мотористу подошел Сизов, размахивая двумя письмами.

— Опусти в Иркутске, — сказал он. — И смотри не потеряй — внутри золотой песок!

Моторист улыбнулся. Но не успел он и ответить, как к ним подбежал Димка:

— Давайте я отвезу! Я даже домой отнесу… все улицы знаю…

Димка думал, что Сизов очень удивится его внезапному отъезду и переговорит по этому поводу с отцом. Но ничего этого не произошло.

— Спасибо, — вежливо сказал геолог и вручил оба письма жуликоватому мотористу, и Димку словно плетью обожгли.

Он подбежал к другому мужчине, усатому прорабу, — а вдруг он поможет? Ему-то, кажется, Димка не причинил решительно никакого зла.

— Благодарю тебя, — ласково сказал прораб, — А ты не сделаешь из письма голубя и не пустишь в Байкал?

— Не сделаю, — тихо, упавшим и как можно более честным голосом сказал Димка.

— Ой ли?.. — прищурился прораб и, увидев, что все отдают письма мотористу, тоже отдал ему свое.

Димке показалось, что ему плюнули в лицо, и он больше ни к кому не обращался с этой просьбой. И тогда он понял: от отца ждать нечего. Его не разжалобишь, к нему не подъедешь ни с какой стороны. Отец никогда не был таким. Дома он тоже был строгий, задумчивый и нередко покрикивал на Димку за шалости, но быстро все прощал, приносил дорогие подарки: то пленочный фотоаппарат «Смена», то футбольный мяч, то двухколесный велосипед «Орленок». Не было случая, чтоб он отказал. Он был послушный, добрый, мягкий, и Димка в душе даже посмеивался над ним: а что, если попросить его купить складную байдарку — купит? Но оказалось, что отец такой только дома. Здесь же, в экспедиции, он совсем другой. Его слово — закон, его здесь слушаются, уважают, а может быть, и боятся. Сказал: «С первым же катером уедешь домой», — и точка. Нет такой силы, чтоб заставила изменить его свое решение.

Димка стоял в сторонке и чувствовал, как сильно бьется его сердце. А оно билось так, что все тело вздрагивало от толчков. Все, все, как один, здесь против него. Он был окружен врагами, и, если бы он попал в беду, если б он даже погиб, никто из них, наверно, не пожалел бы об этом, а может быть, и облегченно вздохнул. У Димки пересохло горло, веки дрогнули, и он, чтобы не разреветься при всех, вызывающе засвистел и, сунув руки в карманы, отошел еще подальше от людей.

Скоро он увидел, как отец вынес из палатки его вещи, почти неиспользованные: рюкзак, в котором были шерстяные носки, джемпер, две смены трусов и маек и маленькие резиновые сапоги — их специально купила мать перед его отъездом. Потом Димка увидел, как путь отцу перерезал Жук, маленький и толстенький, с круглой головой и крошечными, медвежьими глазками, Жук, который так все время приставал к нему, надоедал с этой нерпичьей ключицей и как ее… голомянкой. Ну, наверно, начнет сейчас крыть Димку и за камень, спущенный с вершины сопки, и за все другое… Ох, вредина!

Димка с ненавистью посмотрел на Жука. Между тем Жук действительно остановил начальника.

— Ты это напрасно, однако, Савельич, — тихо сказал он.

— Что — напрасно?

— Отправляешь его… В изгнание, можно сказать.

— Он заслужил это, — жестко сказал отец и посмотрел мимо Жука.

— Да, но сейчас ты делаешь не то.

— Нет, то, — сказал отец бледнея.

— Всю жизнь ты не обращал на него внимания, — вдруг быстро заговорил Жук, и краска ударила ему в лицо, — любовался, но был равнодушен к нему, а сейчас ты жесток. Жестокость и безволие — они уживаются рядом.

— Прошу мне не указывать, — повысил голос начальник.

— Ты… ты плохой отец, — неожиданно мягко и грустно произнес Жук.

— Благодарю, — глухо ответил Иван Савельевич, переходя на официальный тон. — Станьте хоть таким, а потом беритесь рассуждать.

И, сказав это, он твердыми шагами пошел к берегу, неся Димкины вещи.

Мальчишка находился далеко. Он не разобрал разговора и по-прежнему с неприязнью смотрел на Жука, который так и стоял там, где его оставил отец. Но почти все остальные слышали этот разговор и только делали вид, что ничего не слышали. Начальник с мотористом пошли к берегу и спустились по тропе вниз; за ними медленно побрел Димка.

Когда двое мужчин стаскивали в воду лодку, Димка стоял в стороне: он и пальцем не хотел прикоснуться к лодке, которая через несколько минут увезет его в изгнание. Ему вдруг чего-то стало жалко, непоправимо жалко на этом таежном глухом берегу, и он отвернулся.

Он на мгновение представил: вот он вернулся в Иркутск, шагает к дому с рюкзаком за плечами и чемоданчиком в руках. Его окружают мальчишки: «Димка приехал!», «Ребята, бросайте мяч, Димка прикатил!» Как они завидовали ему, когда он собирался в свое первое путешествие, сколько давали советов. Один просил привезти живого бурундучка, второй — сфотографировать нерпу, греющуюся на валуне, третий — побывать в знаменитых пещерах в Малой Кадильной пади, где когда-то жил древний человек…